Сильви Жермен - Взгляд Медузы

Кто-то играет на флейте. Каждый вечер, роняя суховатые нотки, звучит та же самая мелодия. Ветер подхватывает ее и несет вместе с запахом дремотных вод и костров, в которых жгут ежевичные плети, по улицам городка, в сады. Ее играет девочка, пальцы у нее еще не очень беглые, дыхание неровное. Но она все играет и играет, у нее просто невероятное терпение. Костер, где жгли плети ежевики, уже погас. Его дым смешивается со стелющимся над травою туманом. Дети возвращаются с велосипедной прогулки за городом. Они разрумянились, глаза блестят. Все, что ребята брали с собой — пряники с маслом, ореховые пирожные, пирожки с вареньем, — они съели. Теперь их велосипедные сумки полны разными замечательными вещами, найденными в лесу и около прудов.

Каникулы кончаются, скоро ребята опять пойдут в школу. Но они живут мгновением, и у них впереди еще несколько чудесных дней до занятий, несколько длинных дней, в которые они могут разъезжать по ландам и лесам. Они демонстрируют друг перед другом высший класс езды на велосипеде, перекрикиваются, назначают встречу на завтра.

И вдруг, услыхав негромкое, но такое упрямое звучание флейты, они смолкают, перестают смеяться. Тихо прощаются и с серьезными лицами разъезжаются по своим домам под мелодичные звуки флейты.

Небо уже фиолетовое. Все формы превращаются в серые и черные силуэты. В окнах загораются огни. Но ставни пока не закрывают. Вечер тих, земля благоуханна, над лесом уже поднялась огромная сияющая луна. Ночь будет светлая. Лают собаки, но беззлобно. Собаки по дворам словно перекликаются, ведут между собой непонятный разговор. Облака вокруг лиловеют. А флейта все так же роняет ноту за нотой медлительной своей мелодии. Как овцы на лугах, как собаки по дворам, флейта поднимает голос в надежде на диалог.

Маленькая флейтистка наконец отложила инструмент. Пришла мама и сказала, что пора ужинать. Мамины глаза обведены темной тенью. Тень эта появилась недавно, она как бы подчеркивает ее погасший и какой-то блуждающий взгляд. Кажется, будто тень поднимается из самого нутра женщины, будто она объяла все ее существо. Теперь у нее усталая походка, движения тяжелые, голос стал хриплый. Девочка молча следует за мамой в столовую.

После того как случилось несчастье, Лимбуры едят без аппетита, с какой-то неохотой. И почти не разговаривают, как будто все члены семьи утратили смысл слов, особенно самых простых, будничных. Они не рыдают, не посылают проклятий, не грозят мщением. К тому же это бессмысленно, убийца неизвестен. Младшая дочка Лимбуров погибла в самом начале лета, буквально за несколько дней до окончания учебного года. Анне Лизе было девять лет. Тело ее нашли после двух дней поисков: она лежала в канаве. На шее следы удушения, на теле следы изнасилования. Полина — старшая дочка, ей одиннадцать лет. Но теперь определение «старшая» утратило смысл, теперь она — единственная.

Анну Лизу дома называли Белочкой. В ней и правда было что-то от этого зверька; она была рыженькая, грациозная, стремительная. И просто необыкновенная лакомка. За столом отец выходит из оцепенения, только чтобы время от времени пробормотать сквозь зубы: «Я убью эту сволочь, убью!» Вот только где и как отыскать убийцу его дочери, он не знает. А мать ничего не говорит, да и вряд ли слышит, когда говорят рядом с ней. Все ее внимание обращено к нездешнему, ее слух ловит несуществующие звуки — смех дочери, ее по-беличьи подпрыгивающие шаги, ее звонкий голос. Она вглядывается в глубь тумана, что сгустился у нее перед глазами. «Ешь, моя маленькая, ешь, надо есть…» — иногда шепчет она, обращаясь к Полине и делая едва уловимое ласковое движение. Но движение опадает, незримая ласка осыпается с ее руки, как жемчужины разорвавшегося ожерелья. Ласка скатывается, скатывается, как рыдание по убитой девочке, найденной в вересковых зарослях, по мертвой дочери, покоящейся в склепе семейства Лимбур.

Полина чувствует ускользнувшую ласку — улетевшую и со слезами прильнувшую к щеке младшей сестры, к ее рыжим кудрявым волосам. Полина не ревнует, она никогда не ревновала к младшей сестре. Полина — стеснительная, слишком долговязая для своего возраста, слишком худая и неуклюжая. А Анна Лиза была по-детски пухленькая, а главное, гораздо уверенней и бойчее своей старшей сестры. Полина восхищалась жизнерадостностью и бойкостью Анны Лизы и очень часто пряталась за ее спину.

У Полины тоже нет слов, чтобы выразить горе, чтобы обратиться к Анне Лизе. У нее есть только флейта. И все лето она не переставала играть. Как волшебник, который в городе Гаммельне заколдовал сперва крыс, а потом детей, чтобы безвозвратно погубить их, она играет, без конца играет. Но цель ее противоположна цели гаммельнского колдуна: она хотела бы расколдовать младшую сестренку, разбить черные чары смерти, поднять тяжелый камень, который держит ее в холодной земле вместе с предками семейства Лимбур. Но ей лишь удается чуть притупить свое горе, свой ужас. Она зачаровывает свои собственные слезы. Превращает свои слезы в хрупкие ноты, в дрожащую мелодию. Она играет, словно в полусне, дует на свое горе, как дуют на ожог, пытаясь уменьшить боль.