Меир Шалев - Вышли из леса две медведицы

Я смотрела, как он готовит пикап к дороге, следила за его экономными и спокойными движениями и понемногу успокаивалась. К тому же я вспомнила прошлый раз, когда они оставили меня дома и уехали в пустыню, и даже улыбнулась про себя. Это было годом раньше, тогда по радио сообщили, что ожидается большой метеоритный дождь, и Эйтан сказал:

— Давай, Нета, поедем в пустыню, посмотрим, как они падают с неба.

Я спросила:

— А что со мной? Я тоже хочу поехать.

Эйтан сказал:

— Ну что ты! Куча народа поедет смотреть на этот дождь именно в пустыне, потому что там ночи совершенно темные, и кто вдруг появляется там среди всех? Наша Рута. Сияет, как солнце, распространяет вокруг себя дивный свет. И вместо метеоритов все смотрят на нее, причем через закопченные стекла.

Я же говорила вам, Варда, — мой первый супруг был неутомимый ухажер и очень забавный выдумщик.

— Все готово. Ты хочешь принести Нету или я принесу его сам?

Я поднялась, взяла Нету на руки, завернутого в одеяло, и уложила на заднее сиденье машины. Обняла и поцеловала в обе щеки и в лоб, но он был совершенно сонный и ничего не почувствовал, а Эйтан осторожно придвинул к нему спинку переднего сиденья, чтобы он не скатился, когда машина будет тормозить. Я обняла и Эйтана и поцеловала его тоже. И все. Они поехали, а я приготовила себе кофе, потому что близилось уже время моего обычного подъема. Я не беспокоилась, но я думала о них. Нета, насколько я его знаю, наверняка будет спать всю дорогу и проснется, только когда они доберутся до своей акации, а Эйтан, как я представляла, будет вести машину по вади, выбирая из всех акаций «ту, что покрасивее». Мне ли не знать, с какой тщательностью он всегда выбирал подходящее дерево, чтобы устроиться в его тени, особенно если дело происходит в пустынной степи, а это дерево — акация. Она должна быть симметричной, и очень важно также, чтобы у нее был красивый силуэт, и обязательно, чтобы под ней можно было стоять выпрямившись, не получив колючей веткой по голове, и еще необходимо, чтобы на земле под ней не было слишком много упавших веток, потому что такие ветки могут проколоть одежду и подошвы.

— Что хорошо в акации, — объяснил он мне однажды, — что если она красивая, то она и хорошая, а если она хорошая, то она и красивая. И гранат тоже такой, и кипарис, и дуб. Но не у всех деревьев это так. Смоковница, например, может быть уродлива, как смерть, но хороша, с замечательными плодами, и наоборот — сама смоковница красота красотой, а плоды совершенно дерьмовые.

— Уродливые до несъедобности, — предложила я замену.

Он рассмеялся:

— Твой иврит немного высоковат для меня. Но я запишу себе твое предложение, чтобы не забыть.

Я знала: он выберет для их стоянки самую красивую, а значит, и хорошую акацию, припаркуется на берегу одного из негевских ручьев, и они вместе накроют машину полотнищем для тени, чтобы она не раскалилась на солнце. А потом набросают на это полотнище — для маскировки — камешки, и сухие ветки, и несколько пригоршней песка. Я представляла себе его наставления армейского снайпера: главное — это изменить форму, спрятать выделяющиеся цвета и контуры, скрыть блеск металла и стекла. «Нам не нужно показываться тем, кто не должен нас увидеть». А покончив с машиной, они поставят себе маленькую палатку на две следующие ночи — не только затем, чтобы прятаться от ночного холода, но и для защиты от комаров, скорпионов и змей. «Мы ведь не хотим непрошеных гостей, правда, Нета? Так пройди, пожалуйста к дороге и, когда дойдешь, глянь оттуда на нашу палатку и скажи, видно ли ее оттуда».

Потом Эйтан приготовит что-нибудь поесть, скажет, что в жаркие часы люди не должны ничего делать, только валяться, и тут у них начнется «расслабон». Они немного вздремнут, потом проснутся, побеседуют, помолчат, сольются с окружающей тишиной.

— Попей воды, Нета.

— Мне не хочется.

— Попей, это важно.

— Но я не хочу пить.

— Попей, даже если не хочешь.

— Но почему?

— Потому что здесь сухо и жарко, и ты даже не чувствуешь, как ты потеешь и высыхаешь. Видишь те два валуна вон там? Один маленький, а другой большой? Это были отец и сын, которые когда-то остановились здесь и не пили достаточно воды.

Эйтан сделает несколько снимков своим старым фотоаппаратом: палатка и дерево, Нета и он сам, вместе и по отдельности. Тогда уже входили в моду цифровые камеры, но Эйтан, хоть и любил всякие новшества и улучшения, упорно снимал своим старым «Пентаксом». Он говорил, что ему нравится, как клацает нож гильотины, отрезающий очередной кадр в этом старом аппарате, и не нравится, что в этих новых цифровых игрушках сразу виден результат и можно повторять снимок, пока не получится хорошо.