Меир Шалев - Вышли из леса две медведицы

Ну, не важно. Вернусь к пруду, у которого они встретились, Довик и Эйтан. Вот представьте себе — маленький водоем, совершенно укрытый от сторонних глаз, со всех сторон окруженный всякими растениями — малиной, девясилом, камышом и тростниками, и к нему ведет тропинка, которую проложили себе в этой чаще дикие кабаны — совсем как зеленый туннель, и там всегда что-то ползает, пищит и шуршит. Когда Довик повзрослел, он начал возить туда своих девочек, потому что это было его «таянное место», — так он говорил, в том смысле, что это место, где его девушки «тают». Довик, как я вам уже говорила, парень не очень интеллигентный и не очень элегантный в выражениях, даже порой грубоватый, но он истинный рекордсмен по части «прокладки связи». Это еще одно выражение, которое все они приносят из армии и употребляют потом в разных обстоятельствах.

Меня Довик тоже брал туда, но только когда я была маленькой девочкой и, конечно, не для «прокладки связи», а чтобы научить меня плавать. У нас тут все дети учились плавать в общественном бассейне, а учил их Шая, наш учитель физкультуры, и все дети знали, что во время этих плавательных уроков Шая будет трогать их за разные части тела, никого не пропустит и никого не обойдет своим вниманием, как малышей, так и больших девочек. Короче, в один прекрасный день, когда посреди одного такого урока я закричала на него: «Не смей меня трогать!» — при этом воткнув ему палец в глаз и укусив за руку, дедушка Зеев пришел в бассейн, избил этого Шаю в присутствии всех учеников, а потом велел ему покинуть школу и деревню, причем незамедлительно и по собственному желанию. Или, как он сформулировал: «Будь доволен, если ты уедешь в машине „скорой помощи“, а не в машине „Хевры кадиша“!» А после этого наказал Довику: «Теперь ты сам будешь учить свою сестру плаванию вместо этого подонка, потому что каждый ребенок должен уметь плавать».

Довик всегда выполнял приказы дедушки, но тут он очень скоро обнаружил, что у меня весьма негусто с координацией движений и что дыхание у меня путается с движениями рук и ног, и тогда его осенило, и вместо того, чтобы учить меня плавать, он стал учить меня нырять, и не в общественном бассейне, а в том его потайном пруду. Мне тогда было шесть лет, а ему четырнадцать, и поначалу он вводил меня в воду, держа за руку, пока вода не доходила мне до груди, и тогда приказывал мне наклониться, погрузить голову в воду и осторожно выдыхать там воздух, а потом поднять голову из воды и вдохнуть — и снова, и снова. А когда я уже научилась спокойно проделывать это упражнение, он велел мне погружаться в воду полностью, до самого дна, и сидеть там, не шевелясь, только медленно выпускать воздух и получать удовольствие. А если мне очень захочется, я могу взять два камешка со дна, ударить ими друг о друга и слушать, какой приятный звук они издают, потому что под водой все слышно намного лучше.

Когда я привыкла так сидеть, он показал мне, как нужно плавать, но велел мне и эти движения делать, оставаясь под водой — держа там и тело, и голову, и все, — чтобы не сбивать дыхание, а когда у меня кончится воздух, стать на ноги, высунуть голову из воды, набрать полные легкие воздуха и снова нырнуть.

После нескольких таких уроков я научилась высовывать голову и набирать воздух, не становясь на ноги, и так вот я плаваю по сей день. Как тюлень. Большую часть времени нахожусь под водой и высовываю голову как можно реже. Обычно — раз в двадцать или тридцать метров, но если нужно или хочется, я могу нырнуть и на сто метров, а воздух могу не вдыхать целых четыре минуты подряд. Это не мировой рекорд, но для обычного человека много. Да что там много — это жутко много! Большинство людей не могут без воздуха больше чем тридцать — сорок секунд, так что я, сама того не зная, стала тем, кого называют «фри-дайвер», — человек, который ныряет без баллона, только на собственном запасе воздуха.

Не знаю, что мне больше нравится — само ныряние или мое умение нырять. Так или иначе, это приятно, а со времени нашей беды — еще и успокоительно. И полезно. Похоже на невесомость или на полет в замедленной съемке. Я не из тех, кто ныряет на глубину. Мне вполне достаточно двух метров под поверхностью. Я скольжу надо дном, парю там, точно какая-то подводная птица. И всегда, когда я ныряю, мне хорошо и хочется плакать. Может быть, я даже и плачу, не знаю. Когда по лицу течет вода, трудно различить, течет ли по нему еще что-нибудь. Слезы или пот, если под водой вообще потеют.