Морис Бланшо - Рассказ?

# Секрет, та сдержанность, которая, коли она говорила, заставляла ее медлить с разговором, предоставляя ей в этом различающем промедлении слово.

“Обещала ли я вам когда-либо говорить?” — “Нет, но вы сами, ничего не говоря и отказываясь что-либо сказать, оставаясь связанной с тем, что не говорится, были обещанием речи”.

Они не разговаривали, они были ответственны за все, чему еще предстояло быть между ними сказанным.

# У него такое ощущение, что он ждет меньше, чем ждал.

Это, думает он, знак переоценки ожидания, порочный знак.

Ожидание всегда распространяется на большее, чем ожидаемое.

Ожидание отбирает у него то одно, то другое — так, что он ничего и не теряет, и не может сохранить благодаря ощущению, что нечто потерял.

У него больше нет сил ждать. Если бы они у него были, он бы не ждал. У него их меньше, чем было. Дело в том, что ожидание истощает силы ждать. Ожидание не истощается. Ожидание — истощение, которое не истощается.

# “Я постоянно слышу, как это говорю”. — “Вот, возможно, почему вы этого и не говорите. Понимание все удерживает и все в себя вбирает”.

# Умеет ли, знает ли он, как надо ждать? Не хочет ли знанием, как надо ждать, высвободить принадлежащее ожиданию знание? Тогда он не знает, как ждать.

Умение ждать — словно знание, что дается лишь ожиданием — при условии, что умеешь ждать.

# Ожидание: дневная дорога, ночная дорога.

# “Дорога еще дальняя”. — “Но нас далеко не заведет”. — “Приведет нас как можно ближе”. — “Ведь близкое дальше всякого далека”.

Как будто она несла в себе силу близости. Далеко когда она стоит у дверей, — непременно близкая и все время приближающаяся, но и рядом с ним, только близкой все еще и являясь, близкой и, еще ближе, целиком отдаленной той близостью, которую она выявляет. Когда он ее держит, он касается той силы приближения, что собирает воедино близость и, в этой близости, все далекое и все наружное.

“Вы близки, она только присутствует”. — “Но я только близка, тогда как она — само присутствие”. — “Да, верно, только близки, не буду отрицать этого “только”. Ему я и обязан тем, что вас тут удерживаю”. — “Поскольку меня держите?” — “Ну да, и вы тоже держите меня”. — “Я вас держу. Но вблизи от кого?” — “Вблизи: вблизи от всего, что близко”. — “Близко, но не обязательно от вас или от меня?” — “Ни от того, ни от другого. Но так и надо. В этом-то и заключена красота влечения: никогда вы не будете достаточно — и никогда слишком — близки, всегда, однако же, удерживаясь в смычке друг с другом”.

Удерживаемые и влекомые этой смычкой. Влечет не что иное, как сила близости, которая удерживает во власти влечения, никогда не истощаясь в присутствии и никогда не рассеиваясь в отсутствии. В близости, касаясь не присутствия, но различия.

“Близкая, даже если не говорю?” — “Предоставляя тогда говорить близости”.

Говорило в ней не что иное, как приближение, приближение речи, речь приближения, да еще всегда к речи в речи приближаясь.

“Но если близка я, то и вы тоже”. — “Конечно. На самом деле этого, однако, не скажешь”. — “А что скажешь?” — “Что я тут”. — “Тогда как я на самом деле не тут?” — “Вы здесь, поблизости. Такова ваша привилегия, такова истина влечения”. Влечение, то, каким образом приближение, приближаясь, на все отвечает.

“Так, значит, мы никогда через близость не переступим?” — “Но всегда встречаясь поблизости”.

# Она стоит у двери; неподвижная; она явно на него смотрит. Быть может, это единственный момент, когда он уверен, что ей следует его обнаружить, оставаясь при этом в неведении, что же означает для нее сам факт быть там и как она его видит: какого-то только что смутно примеченного ею со своего балкона мужчину; в порыве почти необдуманного раздражения она спросила у него о смысле жеста, сказать о котором явно было нечего. Она наверняка отдает себе в этом отчет, едва успев войти — по-видимому, не постучав, это пункт, по поводу которого он должен будет позже ее расспросить, но вежливость подобного рода не вяжется с пылким характером ее поступка. Если даже предположить, что раздражение — единственный тому мотив. В это трудно поверить. В данное мгновение она точно так же кажется и смущенной; возможно, мыслью о недоразумении, каковое может проистечь из подобной, вряд ли оправданной и по меньшей мере поразительной инициативы; отсюда и изумление, которое является наиболее очевидной чертой ее присутствия, той чертой, что привела бы в замешательство и его самого, если бы с безмятежной юношеской уверенностью он не был бы готов не видеть в ее приходе ничего необыкновенного. Изумление заметно; оно столь естественно воспоследовало за гневом, что последний, кажется, совпадает с резкой, замкнутой его стороной; то ли она его испытывает, то ли выказывает — в своем удивительном присутствии, поразительном еще и потому, что оно делает неуместным совсем другое присутствие, — в такой степени, что уже он должен чувствовать себя в этой комнате, которую на мгновение делит с ней, вторгшимся сюда чужаком. Это ощущение вторжения его лишь едва задевает. И не думая уступать ей место, он испытывает холодное ликование охотника, когда западня сработала и предоставляет в теперь уже несомненной близости желанную добычу. Вряд ли его должно занимать в этот миг что-либо кроме мысли, что она там и он ее больше не отпустит.