Ион Агырбичану - «Архангелы»

Эленуца после встречи с Василе оставалась неизменно весела. Ни холод, ни страх, поселившийся у них в доме, не касались ее. Она чувствовала, что на ней словно платье из солнечного света и оно защищает ее от всяческого зла. Настоящее ее не занимало. Взор ее был обращен в будущее, а это будущее представлялось таким ясным и светлым, что улыбка никогда не сходила с ее уст. Василе написал ей о приходе в Телегуце, который наверняка будет отдан ему, и сердце ее наполнилось счастьем и покоем. Больше ее ничто не тревожило. По описанию семинариста она живо представила себе и село, расположенное вдоль берега Муреша, и широкие улицы, и сады с черешнями, вишнями, грушами и персиками. Представила себе и дом священника, новый, светлый, обсаженный высокими тополями, стройными как свечи. Порой ей казалось, что она гуляет с Василе под этими тополями, ей слышен скрип шагов по дорожке и шелест беспокойных листьев.

Родной дом в Вэлень был ей уже чужим. Ей представлялось, что она заглянула сюда ненадолго в гости и теперь все ждет, когда же наступит час отъезда. Ей было неловко и неуютно среди молчаливого несчастья, которым дышал здесь воздух, от обреченности, которая запечатлелась на лицах сестер и матери. Разве что странное веселье, которое порой охватывало отца, находило отзыв в ее сердце и казалось как нельзя более естественным, потому что ей вообще верилось только в счастье.

«Архангелы» были от нее на другом конце света, и, когда до нее оттуда доходили слухи о случившейся беде, она никак не могла уразуметь, имеет ли эта беда отношение к ее семье или нет. Все, что бы ни случалось, только отдаляло ее от семьи.

Согреваясь горящим в ее душе светом, она старалась скрасить жизнь домашним, особенно сестрам и матери, пеклась об обедах и ужинах, чего не делали теперь ни мать, ни сестры даже в праздники, с безразличной жадностью поедая все, что бы ни стояло на столе. Зато отцу доставляла большое удовольствие вкусная еда, и этого было достаточно, чтобы сделать радостными хлопоты Эленуцы.

Эуджения и Октавия между тем озлоблялись все больше. Счастье, сиявшее на лице Эленуцы, мучило их завистью, и они принялись следить за каждым ее шагом. Ее легкая походка, открытая улыбка, мелодичный голос словно резали их ножом. Они презирали и ненавидели Эленуцу за ее счастье.

Жизнь их в Вэлень обрела смысл: они должны были погасить счастливый блеск в глазах Эленуцы. Как мелки, как по-детски нелепы были их затеи и ухищрения: насыпав соли в кушанье, которое готовила Эленуца, задержать обед на час-другой. Эленуца быстро раскусила их гадости, оскорбилась, но родителям ничего не сказала. Сколько раз она горько плакала, видя, что труды ее пошли прахом, но вскоре глаза ее вновь начинали блестеть и она готова была простить всех и вся. Она вспоминала о Василе, знала, что будет счастлива, и в сердце ее закрадывалось чувство, что сестры ей этого счастья не простят.

Она попыталась поговорить с Эудженией и Октавией, но сестры ее избегали. Встречались они обычно только за столом. Сестер будто пожирал внутренний огонь, они бледнели и таяли, словно воск. Только сделав какую-нибудь гадость Эленуце, они ненадолго приходили в хорошее расположение духа, но страдала от них не только Эленуца, но и мать и даже отец.

Хотя на улице было еще холодно, Эленуца каждый день отправлялась на прогулку. Выходила она одна, но, выбравшись на дорогу, не сомневалась, что рядом с нею шагает Василе. Она чувствовала, как он шепчет ей что-то на ухо и с любовью на нее смотрит. С улыбкой, сама того не замечая, Эленуца уходила далеко-далеко.

Сестры тайком подглядывали, как она одевается, как поправляет перед зеркалом прическу, и змея неутолимой зависти сосала их сердце. Затаив дыхание, они следили, как Эленуца выходит из дома, и, бросившись к окнам, бледные, смотрели ей вслед, пока она не исчезала за поворотом.

Сестры завидовали ее прогулкам и ее хлопотам по хозяйству, потому что сами потеряли всякий интерес и к еде, и к променадам. В их душах царила ледяная ночь; и разрывал ее изредка протяжный собачий вой, от которого кровь застывала в жилах. Потому-то и непереносимо было им видеть человека, наслаждающегося удовольствиями, недоступными им. Им нестерпимы были старания Эленуцы порадовать родителей. Казалось, они чувствовали, что впредь от них никакой радости никому не дождаться, и не хотели, чтобы эту радость доставлял кто-то другой. Дочери втайне проникались ненавистью к отцу, замечая, что он еще бодрится; куда понятнее им было безнадежное отчаяние матери.