Ион Агырбичану - «Архангелы»

Старик с какой-то злостью произнес эти слова. Он вспомнил, как два дня обивал пороги, как ему пришлось унижаться перед Прункулом, и его охватила ярость, он был зол на весь мир.

— Ничего, отец, — утешил его молодой человек. — Ничего страшного нет. Я могу подождать дома… Не будет же мороз держаться до скончания века. Потом я вернусь дней на шесть, на десять в Пешт и получу диплом.

— Это другое дело! — повеселел старик. Он с ужасом думал, что ему снова придется одалживать у Прункула. — Правильно ты решил. Как только заработают толчеи, будут и деньги. Дай вам господь счастья! С приездом вас! — Старик Унгурян поднял стакан и чокнулся с сыном и Ирмушкой.

Пока шел разговор между сыном и отцом, девушка поглядывала то на одного, то на другого, и видно было, что ей очень хотелось бы знать, о чем они говорят.

— Как ее зовут? — весело спросил старик, кивая в сторону доамны.

— Ирмушка! — ответил сын.

— Мушка! Ир-мушка! — подмигнул старый Унгурян. — Она твоя жена? Ты уже женился?

— Там посмотрим, — уклонился от прямого ответа сын. — Поглядим, какое приданое дадут за ней родители.

Упившегося вином старика ответ удовлетворил. И снова все ели и пили, и старик, улыбаясь, повторял: «Ир-мушка!» Иногда он разводил руками: «Диву даюсь, и как вы не замерзли? Просто смех — ехать в такой мороз!» Девушка весело болтала со студентом. С его помощью она сказала несколько приятных фраз обоим родителям, поклонилась им, улыбнулась и храбро продолжала пить вино.

Ужин затянулся допоздна: уж очень хорошее вино было в погребе у старика.

На следующее утро по всему селу разнесся слух, что «адвокат» Унгурян приехал домой в обществе доамны.

Сам старик весьма охотно отвечал на расспросы людей.

— Да, доамна Ир-мушка! Видная из себя, есть на что посмотреть!

— Они женаты?

Нет, пока еще нет. Решается вопрос о приданом.

— Значит, просто так приехали, показаться?

— Да, оглядеться! Ир-мушка! — весело восклицал старик.

С его плеч свалилась гора: он уже не ждал ежечасно телеграммы, требующей от него денег, которых достать неоткуда. Он был признателен сыну, что тот решил остаться дома до тех пор, пока не заработают толчеи и не появятся деньги.

В первый день после приезда студент не выходил из дома. На второй день он отправился в трактир Спиридона, где и встретился с бывшим студентом Прункулом.

Они обнялись, расцеловались.

— С кем это ты приехал? — перво-наперво поинтересовался Прункул.

— С Ирмушкой!

— Она здесь?

— Здесь.

— Ну, братец, тебе сам черт не брат! — расхохотался Прункул-младший. — И что ты думаешь делать?

Унгурян вместо ответа пожал плечами и сделал знак, что ему хочется выпить.

После этого Ирмушка часто сопровождала Унгуряна в трактир, и не только в трактир, но и в город. Хотя мороз не спадал, они ездили в город как… жених и невеста в сопровождении Прункула-младшего.

В конце концов погода изменилась, лед растаял, толчеи заработали, но Унгурян, как видно, и не думал возвращаться в Будапешт «на шесть, самое большее— десять дней». Он чувствовал себя прекрасно и дома, у Спиридона или в городе вместе с Ирмушкой и Прункулом.

Старик тоже не сожалел об этом. Он расплатился с Прункулом-старшим и облегченно вздохнул. Одно только его заботило: он заподозрил, что Ирмушка еврейка, потому что ни разу не видел, чтобы она перекрестилась. Об этом он как-то спросил сына, и после этого Ирмушка перед едой стала осенять себя крестом, как и все добрые христианки.

Падение «Архангелов» привело к тяжелому финансовому положению не только Иосифа Родяна и старика Ионуца Унгуряна, но и примаря. Капиталы Корня-на подтачивали новая галерея, вино и, конечно, Докица. Несмотря на запреты мужа, она с каждым днем все больше и больше тратила денег. На «Архангелов» Корнян давно махнул рукой, но были у него паи и на других приисках, однако небывалые морозы, из-за которых и у него не работала ни одна толчея, сильно его подвели, а вернее, открыли глаза: на краю какой пропасти он находится. Толчеи ни у кого не работали, и все же среди всех золотопромышленников в Вэлень Корнян с двумя другими компаньонами оказался в самом стесненном положении.

Семейная жизнь Корняна тоже день ото дня запутывалась. Из-за денежных затруднений Корняну стало казаться, что Докица заглядывается на чужие сливы. Он взревновал и снова принялся за ней следить, обращался с ней грубо, не говорил, а кричал, и на вопросы ее отвечал только бранью. До белого каления доводило его спокойствие Докицы. Никакая брань, никакая грубость, казалось, ее не трогали. Она не рыдала, не устраивала Корняну сцен, не оскорблялась его подозрениями, а только равнодушно пожимала плечами. Пожимала плечами — и все, что бы ни происходило.