Леонид Филатов - Сукины дети

– Какую артерию, что она плетет?.. – неуверенно лепечет толстый Левушка. Он с ужасом начинает чувствовать, как легкий морозец бежит по его лысине, покрывая мгновенным инеем еще недавно влажный венчик кудрей. – Не знаю я никакой артерии!.. Да я к нему пальцем не прикоснулся!..

– Ты прикоснулся топором! – Федяева на глазах проникается состраданием к Гордынскому. – Не надейся, что мы это замнем!.. Я лично тебя посажу, мерзавец! Алла, Нина, звоните в «скорую»!..

Толпа актеров отшатывается от Левушки – таково уж свойство любой толпы – мгновенно и чистосердечно менять пристрастия! – и устремляется в гримуборную к Гордынскому. Игорь лежит на диване, вытянувшись, как покойник. Трагические глаза его темны, как две чернильницы, меловое лицо залито кровью.

Толпа расступается, и в конце живого коридора мы видим потного, взъерошенного, раздавленного всем происшедшим бедного Левушку. Под шпицрутенами взглядов он подходит к дивану и внезапно бухается перед Игорем на колени.

– Прости меня, Игорь, – глотая слезы, сипло говорит Левушка и смотрит на Игоря страдающими глазами. – Я скотина, я подлец... Я никогда не думал, что способен поднять руку на человека...

– Бог простит, Левушка, – печально и растроганно отвечает Игорь, и по лицу его тоже катятся слезы. – Я на тебя не в обиде... Просто морду жалко, через неделю съемки...

– Съемки? – ахает Левушка. – У тебя съемки? А я тебя искалечил... Я хочу умереть... Пусть меня расстреляют... У нас еще есть расстрел?..

– Не мучай себя, Левушка, – Игоря душат слезы, но он заставляет себя говорить. – Каждый может ошибиться... Черт, какая слабость... Видимо, от потери крови...

Игорь вяло кивает головой куда-то в сторону, но все безошибочно поворачиваются к умывальной раковине: внутренняя поверхность ее красна от крови... И тут с Левушкой происходит какая-то внутренняя метаморфоза, он весь поджимается, как перед прыжком, обводит присутствующих лихорадочно горящими глазами, встает с колен... и кидается к гримерному столику. С грохотом летят на пол ящики, коробки с гримом, дезодоранты... Наконец, счастливый и усталый, как Данко, которому хоть и с трудом, но удалось разломить свою грудную клетку, Левушка поднимает высоко над головой флакончик с алой жидкостью...

– К-р-ровь? – яростно кричит Левушка. – Вот она, твоя кровь, ублюдок! И цена ей один рубль двадцать копеек!.. И производится она на химкомбинате имени Клары Цеткин!.. А теперь я тебе покажу, какой бывает настоящая кровь!

Гордынский кидается к двери, кто-то виснет у него на руках – толпа не терпит очевидного неблагородства.

Левушка, держа над головой флакон, пытается пробиться к Гордынскому, ему мешают – и в толпе находятся милосердные души... Странно размалеванные лица... Эксцентрические одежды... Неадекватные реакции...

Нелюди. Привидения. Артисты.

Коробки с гримом. Карандаши и кисточки. Батареи лосьонов и дезодорантов. Бижутерия. Широко распахнутый глаз. Касание кисточки – и глаз становится темнее, таинственнее, глубже... В женской гримуборной расположились четверо актрис. Это уже известные нам Аллочка и Ниночка; затем громогласная Сима Корзухина, неиспорченное дитя природы, неутомимый солдат справедливости, уроженка южной провинции, умудрившаяся сохранить родной говор даже в условиях столичной сцены; и, наконец, Елена Константиновна Гвоздилова, театральная прима, любимица критики, европейская штучка, ухоженная и уравновешенная, с хорошо отработанным выражением утомленной иронии в глазах.

– Это потому, что она доступная, – Алла продолжает обсуждение недавних событий. – Мужики это очень ценят. Ты можешь быть какая угодно страшная, но если ты подвижна на секс...

– Алл, не завидуй! – Нина старательно выводит на выбеленной щеке черную розочку. – Танька красивая. От нее еще в институте все дохли...

– И-их, дурынды! – не выдерживает Сима. – Зла на вас не хватает!.. Мы же революционный театр, на нас билетов не достать, а у вас все разговоры на уровне гениталий!..

– При чем тут гениталии? – вяло обижается Аллочка. – Тут человека чуть не убили!.. Вы же не видели, а говорите...

– Ужас, ужас! – без всякого ужаса подтвердила Ниночка. – Когда Лев Александрович выскочил с топором, я прямо чуть не описалась!

– Вот они, борцы за идею! – стонет Сима, схватившись за голову. – Шеф кровью харкал, чтобы создать театр, а они превратили его в бордель!

– Будем объективны, Симочка, – не поворачивая головы, ровным голосом произносит Елена Константиновна. – Рыба, как известно, гниет с головы. Нельзя руководить театром, находясь полгода в Англии...