Тибор Фишер - Путешествие на край комнаты

– Понятно теперь, почему ты хотел быть таким же, как он.

– В этом-то вся и беда. Тебе хочется быть на кого-то похожим, потому что ты не такой, как он. Скаргилл все делал правильно. Он всегда знал, что надо сказать девчонке. Он никогда не купил бы дерьмовый гребной тренажер, который так и не заработал нормально. А его шкаф… любо-дорого посмотреть. Все аккуратненько сложено, везде идеальный порядок. Скаргилл гладил рубашку за две минуты, причем рубашка смотрелась, как будто только что из магазина. При виде стрелок у него на брюках любой старший сержант подавился бы от зависти. Он не бывал дома по нескольку месяцев, но у него в шкафу не было ни пылинки. Я несколько раз проверял: с фонариком и лупой. Даже пыль уважала Скаргилла.

– А почему ты не пошел в армию?

– Почему я не пошел в армию? Да я только об армии и мечтал, еще с детства. Я был курсантом в военном училище. У нас проводились парады у Кафедрального собора в Йорке. Я обожал все, что связано с армией. И не только оружие, но и саму принадлежность к братству. Порядок. Но у меня не сложилось с морской пехотой.

– Почему?

– Потому что меня не взяли. Я был самым лучшим из всех кандидатов. Я знал наизусть все полковые марши. Я думал, что мы со Скаргиллом будем служить вместе. Но тут обнаружилось, что у меня одна почка.

– А куда делась вторая?

– Да никуда. Ушла в самоволку. Я не прошел медкомиссию. Меня бы взяли в запас, только я не захотел. Запас – это уже второй сорт. А второй сорт меня не устраивал. Помню, я жутко бесился. Я как раз занимался на курсах фитнес-инструкторов и подрабатывал вышибалой, когда началась та война. Я уже благополучно забыл про армию. Но тут я подумал: вот она, старая добрая война, когда хорошие парни воюют с плохими, и им, хорошим парням, нужна помощь. Я не знал, как туда добираться. У меня не было денег. Меня беспокоило, что надеть. В чем обычно идут на войну? Если в форме, тогда – в какой форме? А потом я сказал себе: да, это трудно. Но так и должно быть. Никто не обещал, что будет легко. Просто иди. Раз решил – иди.

– И как ты туда добрался?

– Автостопом. Когда автостопом, когда пешком. Даже больше пешком. Редко кто из водителей останавливался, чтобы меня подвезти. Родителям я сказал, что еду работать в палаточный лагерь во Франции. Я восемнадцать часов проторчал в Бирмингеме, под дождем. Все пытался застопить машину. Рядом пристраивались девицы. Девиц водители брали: и красивых, и страшных. А я стоял и смотрел, как они уезжают. Но потом все же нашелся добрый человек. Подкинул меня аж до Австрии. А по дороге пытался завербовать меня в перуанскую компартию.

– Он был перуанец?

– Нет. Какой-то чиновник из управления жилищного строительства в Северном Лондоне. Похоже, большая часть перуанской компартии именно там и находится. В Австрии я очень долго не мог никого застопить и в итоге пошел пешком. Миль сто отмахал. Под дождем. Что-то я делал не так, это точно. Я только не мог понять – что. Но я не из тех, кто отступает на полпути.

Мы заходим в паб. Одли заказывает пинту пива. Я ставлю чайник и делаю себе чай. Когда я возвращаюсь, какой-то рыжий мужик очень настойчиво лезет к Одли: хочет его угостить еще пинтой, хотя тот и первую-то не допил.

– Твой приятель?

– Нет. Просто мужик. Я его как-то избил.

– Не понимаю.

– Всякое в жизни бывает. Но вернемся к войне. Сижу я в этом занюханном кафетерии, где-то в Венгрии, в каком-то маленьком городочке, я даже названия не помню, и наблюдаю в окно, как трое самых крутых парней в городе собрались возле единственного во всем городе мотоцикла, причем не самого навороченного мотоцикла. Ноги болят – просто ужас, денег – только разок поесть, но граница уже близко. Никто не говорит по-английски, я тоже не знаю венгерского, но там работает телик, и, судя по кадрам из новостей, война все еще продолжается. Сижу изучаю путеводитель, и вдруг кто-то спрашивает по-английски, с ливерпульским акцентом: «Едешь на юг?»

Поднимаю глаза. Мужик. Хорошо за сорок. В камуфляжных штанах и коротком жакете. Короткая стрижка. Вообще похож на отставного военного. «Да», – говорю. А он спрашивает: «Журналист?» – «Нет». – «Хорошо. Не люблю журналистов». – Он присаживается за мой столик. – «Я Настоящий Джон. Джонов много, но я – единственный настоящий. Ты тут что, в отпуске?» – «Нет». Я не знал, что еще добавить. Потому что сказать; «Я иду на войну», – прозвучит как-то глупо. И только потом до меня дошло, что он шутит. Он рассмеялся и пододвинулся ближе: «Я тоже нет. Британцы здесь, так что ты не боись». Очевидно, что он направлялся туда же, куда и я.