Тибор Фишер - Путешествие на край комнаты

«Я инвалид, и мне нечем платить за лечение». А если у попрошайки тяжелая ломка и он уже по-настоящему загибается без своего героина, тогда эта незамысловатая фраза приобретает размеры поистине эпохальные типа: «Я инвалид, и ухаживаю за отцом-инвалидом, и мне надо срочно навестить в больнице сестру, которая тоже инвалид и воспитывает двух детей-инвалидов, у которых назначена операция как раз на их день рождения».

«Я только что отдал все деньги другу, который в них остро нуждался, но так получилось, что деньги понадобились мне срочно, а друг не может сейчас их отдать; вы не могли бы дать мне взаймы сколько сможете?» Сейчас такое встречается редко, а было время, когда слова «дать взаймы» употреблялись гораздо чаще, чем просто «дать». Иногда я давала. Если в кошельке была мелочь. И эту мелочь, как правило, принимали с гадливым презрением. «И это всё?» – ясно читалось на лицах обиженных попрошаек. Раньше все блага жизни были исключительно для аристократов, которые искренне полагали, что мир существует только для их удовольствия, но теперь все поменялось: теперь уже всякая шваль из низов непоколебимо уверена, что все им чего-то должны. И еще я заметила одну любопытную вещь: тот, кто громче всех просит о помощи, сам никогда не поможет другим. Вот такая вот странная закономерность.

Но моя любимая фраза, на которую, честно сказать, я по первости даже купилась, это: «Мне не нужны деньги». Это вообще непревзойденный шедевр. Человек, который это придумал, был гением. Вот представьте себе: вы подходите к человеку на улице и говорите ему то, что он меньше всего ожидает услышать. «Мне не нужны деньги, мне нужно хоть с кем-нибудь поговорить, просто поговорить». Женщина, что подвалила ко мне с этим вступлением, выглядела ужасно. Дешевая уличная проститутка, на последней стадии героиновой зависимости. Она рассказала мне со слезами в голосе, что сегодня у нее день рождения, а ее ограбили и избили (она показала мне следы побоев, подозрительно похожие на загноившиеся блошиные укусы) по дороге в больницу в Сиренсестере, где лежит ее мама (как-то далековато отсюда: миль сто, не меньше). «Вы не можете мне помочь?» – спросила она, не нарушая при этом слова, что просить денег она не будет. Помощь ведь тоже бывает разная: например, я могла бы отвезти ее в Сиренсестер на своей машине.

Случай с теткой со свадебным тортом показался мне очень серьезным именно потому, что это была тетка с тортом, а не какой-то скинхед с питбулем на поводке. Уж если нельзя доверять тетеньке с тортом, значит, нельзя доверять вообще никому.

В следующий раз, когда мне нужно было куда-то ехать, я только-только спустилась в метро, и на меня вдруг навалилась такая усталость… Ноги стали как ватные, глаза слипались. Я вошла в поезд и поняла, что у меня просто не хватит сил, чтобы доехать до центра, не говоря уж о том, чтобы вернуться обратно. Меня мутило от слабости. Я чуть не грохнулась в обморок. В общем, я быстренько выскочила из поезда, пока двери не закрылись, и кое-как доползла до дома. Эта получасовая прогулка выжала из меня все силы. Я решила, что с меня хватит. Я никогда больше не выйду из дома.

Собственно, а зачем мне куда-то ходить? Работаю я дома. Почти вся моя жизнь проходит за компом, в широкополосной сети. А все, что нужно для жизни в Лондоне можно купить с доставкой на дом. И хотя большинство курьеров по три часа ищут мой дом – потому что лишь считанные единицы способны сообразить, что дом № 55 располагается чаще всего между домами № 53 и № 57, – заказать можно все: от продуктов питания до заграничных товаров. С доставкой на дом. Мне не нужно выходить в мир, пусть мир приходит ко мне.

Меня не пугает такая жизнь. Меня пугает другое: конец маленьких радостей, Я по-прежнему нахожу удовольствие во вкусной еде и хорошей музыке, в новых туфлях и приятной беседе. Но я боюсь, что когда-нибудь у меня пропадет все желание вкусно есть и приятно общаться, как пропало желание выходить из дома. И тогда у меня не останется уже ничего, чем можно отгородиться от страха.

Вечернее небо за окнами – нелепая смесь пурпурного и коричневого. Облака какие-то квадратные. Смотришь на это и думаешь: нет, это все не настоящее. Настоящие облака не бывают квадратными. Если я сделаю такое небо в каком-нибудь из своих проектов, меня точно раскритикуют в пух и прах. Но природа все делает так, как ей хочется, и ей наплевать, что мы по этому поводу думаем.

Почему мне так важно, чтобы мои желания оставались при мне? Если обуздание своих порывов – всего, что составляет твое «я» – есть главный смысл существования этого «я», то какой вообще смысл иметь свое «я»? Это как если бы тебе вручили листовку, на которой написано: выбрось эту листовку на фиг.