Марк Еленин - Семь смертных грехов. Роман-хроника. Книга первая. Изгнание

Вот оно! Виноваты те, кто мешал ему принимать верные решения, кто не выполнял его приказов, не выполнял своего воинского долга!..

Деникин на миг почувствовал облегчение, но тут же понял, что обманывает себя, стараясь переложить свою вину на подчиненных, — вину главнокомандующего, ответственного за все вооруженные силы России, на каких-то рядовых начальников дивизий, командиров корпусов и армий, с поражением которых он уже давно мирился и давно уже не принимал никаких решительных мер... Нет, не следовало и теперь обманывать себя, придумывая всякие побочные причины и обвиняя других!.. Сегодня, наедине с самим собой, ему были не нужны обходные маневры и лавирование, жалкие уступки собственной совести. Во всем случившемся виноват он. И только он, Деникин, — в первую очередь... Но что же случилось с ним? И когда?

Деникин сел за письменный стол, вызвал дежурного офицера, посмотрел на дверь сосредоточенно, хмуро наморщив лоб. Тут же в номер вошел очень высокий, с маленькой головой, рассеченной пробором, подтянутый штаб-офицер. Щелкнул каблуками, чуть склонив голову, и, блеснув пенсне, осведомился, какие будут распоряжения.

— Садитесь, Перлов.

Деникин вяло улыбнулся своим мыслям. Он мог бы сказать «подполковник фон Перлоф», ибо подполковник был, кажется, бароном или что-то в этом роде, и на «ф», — но намеренно не сделал этого: фон Перлоф был, во-первых, немцем, во-вторых — гвардейцем, а Деникин недолюбливал и тех и других — не настолько сильно, правда, чтобы изгонять их из Ставки, но настолько, чтобы не скрывать этого от окружающих и прежде всего от самих носителей ненавистных ему начал.

— Что слышно о Врангеле?

— Отбыл из Константинополя, — сухо ответил фон Перлоф, продолжая стоять навытяжку. Он, конечно, сразу оценил оговорку Деникина, отметил про себя, что «царь Антон» сдает на глазах. Его вид и потухший голос говорят сами за себя, недолго ему и царствовать. Можно сделать вид, что не замечаешь хамства командующего, и дать ему понять это.

— Что говорят о Военном совете? — Деникин оценил выдержку офицера и несколько смягчился. — Прошу быть откровенным.

— Разное говорят, ваше превосходительство, — фон Перлоф взмахнул головой, пенсне холодно блеснуло.

— Так. — Деникин показал, что не одобрил неоткровенность подполковника, но тут же задал новый допрос:

— А Слащев?

— Слащев, как обычно, афористичен, ваше превосходительство: «Я против совдепов — и большевистских, и генеральских! Главнокомандующий должен назначить себе преемника», — фон Перлоф позволял себе едва заметно улыбнуться.

— Кутепов что? — Деникин помрачнел, твердые брови сдвинулись.

— Безмолвствует.

— Драгомиров?

— Бывший председатель Особого совещания генерал Драгомиров, ваше превосходительство, всецело на вашей стороне, — штаб-офицер улыбнулся, почтительно склонил голову, а нога его дрогнула и шпора звякнула.

Деникин поморщился: его начинал злить этот звенящий офицер, его деревянное лицо, его прыгающая нога — черт знает что!

— Простите, — не сдержавшись, буркнул он, — этот звон... Шпоры... Вы не могли бы?..

— Последствия контузии, ваше превосходительство. Временами усиливается... при нервном напряжении и расстройствах, — подполковник посмотрел с вызовом.

Но Деникин вызова не принял. Безразлично пожал плечами.

— Извините, — устало сказал он. И сразу улыбнулся по-своему, по-домашнему мило. — А вы не барон, подполковник?

— Никак нет, ваше превосходительство! — Это был удар в самое больное место.

— Выходит, ошибся. Знавал я одного вашего однофамильца, тот был на «вэ», но уж точно барон. — Деникин пощипал бородку. — Ну да ладно. Попросите сюда, пожалуйста, начальника штаба.

— Генерал Романовский на железнодорожной станции.

— Доложите, когда прибудет. И возьмите бумаги, пожалуйста. — Деникин протянул папку.

— Слушаюсь!

— Вы свободны. — Деникин встал из-за стола, отпуская штаб-офицера, но едва тот пошел к дверям, остановил его. — Послушайте, фон Перлоф, — ласково сказал он, ловя падающее пенсне. — Вам, видимо, уже известно, что я решил сложить с себя обязанности главнокомандующего. Решение бесповоротно... Так что вам... вашей карьере ничто не грозит. Вы можете быть откровенным как офицер, как человек, наконец... Но я вам разрешаю и не отвечать. Скажите, я был очень непопулярен в вашем кругу, в гвардии? Белая ворона, а? Не могли простить высокий пост, который судьба возложила на меня? И то, что я отказался взять в армию великого князя? Не так ли? Что вы ответите?