Марк Еленин - Семь смертных грехов. Роман-хроника. Книга первая. Изгнание

— Все это вместе взятое вызывает у меня прилив не столько любопытства, сколь голода, — Шабеко-старший с удовольствием оглядывал стол. Он всегда любил вкусно поесть и давно уже не видел столов, уставленных такими яствами. И не удержался, чтобы не пошутить: — За такой ужин я соглашусь по твоему приказанию на любое решение.

— Ловлю на слове, отец. — Леонид Витальевич сделал широкий приглашающий жест: — Прошу за стол!

— Ну что ж. Сначала ужин, потом разговоры, уговоры, споры, принятие решений — не так ли?

— Принимается, — совсем повеселев, сказал Шабско-младший. — Тогда я произнесу тост.

— А без тостов? — размягченно произнес Виталий Николаевич, выбирая желтовато-розовый, самый нежный кусочек лососины. — Все излишнее вредно, как говорили древние, — onine minimum nocet. Какие поводы, я что-то не припоминаю? Есть? Да?

— Ты это решишь сам, несколько позднее... — Сын наполнил три фужера шампанским. — Давайте проведем ужин за взаимоприятной беседой. Наш последний ужин на Екатерининской улице святого града Севастополя, потому как завтра нас здесь уже не будет.

— Я еще не принял решения! — поспешно и твердо заметил Шабеко-старший.

— А я говорю лишь про себя и Екатерину Мироновну, которая согласилась — хвала ей! — разделить мою судьбу и уехать со мной.

— В качестве кого-с? — всем корпусом повернулся к сыну профессор, не скрывая насмешливого удивления: он ничего не знал и не видел. Отношения сына с красавицей казачкой оказались для него полной неожиданностью, это и сердило его: — Невесты, жены, секретарши? Простите, не имею чести достаточно знать вас.

— Да мне все равно, господин Шабеко, — сказала та и было в ее ответе столько равнодушия и безысходной тоски, что отец и сын невольно переглянулись. — Я удрать отсюда хочу. Птицей бы море перелетела, рыбой — за час переплыла.

— Чем это земля отчая так не потрафила вам?

— Злой мачехой для меня земля отчая стала. Кругом могилы, куда ни пойди. Тошно, сил нет! Одна я. А больше не спрашивайте ни о чем: правды не скажу, а врать охоты нет. Простите. — Она вспыхнула, но, сдержав себя, закончила равнодушно, с каменным лицом: — Я по хозяйству. Вынуждена нас покинуть, господа. — И вышла, невозмутимая, статная и прямая, точно несла на плечах коромысло с полными ведрами.

— Пояснить? — спросил сын с вызовом.

— Житейская трагедия, вероятно, — хмуро ответил отец. — Белые вырезали семью, служившую красным. Хотя — вероятнее, красные уничтожили семью казачьего полковника, который развалил тысячи их семей.

— Твоя прозорливость гениальна, отец. Но две поправки я все же вынужден сделать. Она дочь казачьего полковника, достаточно известного и либерального, чтобы участвовать в управлении Донским Кругом. Его обширное семейство решительно разделилось на два лагеря. Красные и белые оказались в одной семье и за три года борьбы благополучно уничтожили друг друга. Заодно и мужа Кати, ничего не знавшего о нашей междоусобице, удравшего из австрийского плена и добравшегося до Новочеркасска. Он не смог разобраться в ситуации — вот Катерина и осталась одна, без средств к существованию, озлобленная на весь род человеческий.

— И ты решил прийти к ней на помощь?

— Считаешь, это плохо с моей стороны?

— Не понимаю мотивов — воздерживаюсь от оценок. К тому же я не очень верю в твою филантропию.

— А ты поверь! Есть десятки женщин в Севастополе, более молодых, красивых, знатных и богатых, которые за честь бы посчитали поехать со мной за границу, но...

— Но эта ведь ничего не требует, как я слышал. Как раз то, что надо тебе. Согласилась — повез, как кофр.

— Где сомнителен факт, невозможно обвинение. Этому, помнится, ты не раз учил меня.

— Ты прав. Ты — альтруист?

Вернулась Екатерина Мироновна. Профессор встал, склонил голову:

— Прошу, Екатерина Мироновна, простить меня, если что не так сказано: я вас настолько мало знаю, что...

— Ешьте спокойно, господин Шабеко. Ничего вы не сказали. И ничуть не обидели меня. Меня невозможно обидеть.

Шабеко-старший галантно поцеловал ей руку, и ужин возобновился. Некоторое время говорили ни о чем. Внезапно Виталий Николаевич опять вернулся к прежней теме и стал уже совершенно доброжелательно расспрашивать Екатерину Мироновну, выезжала ли она хоть раз за границу, как представляет себе постоянную жизнь там, вдали от всего русского, привычного ей, не зная языка и обычаев страны, в которой придется строить новый дом, семью, быть может.

— А вы-то? Вы, Виталий Николаевич! Вы разве не поедете с нами? — удивленно перебила его она. И тут же поправилась: — С сыном?