Арнольд Цвейг - Радуга

Конрад фон Эллендт принадлежал к верующим христианам, которые охотно преклоняются перед выдающимися людьми. В этих людях искра божия горит особенно ярко. Они получают отпущение грехов уже за одну свою одаренность, и им дозволяется отрицать на словах то, что они с несравненной силой утверждают своим существованием и своими делами.

Поэтому Эллендт снисходительно улыбнулся и вместе с другом посмеялся над бесплодными попытками короля Саксонии осуществить давнишнюю мечту — возложить на свою главу восточную корону. Да ведь Саксония не в состоянии обеспечить даже половины того количества чиновников, от высшего ранга до низшего, каких потребовало бы управление Литвой. Нет, ваше величество, так саксонскую проблему не решить. Саксонский принц на службе у Пруссии — это еще куда ни шло. Но аппарат управления и литовское войско останутся на веки вечные в руках Пруссии. Так и следует дать понять господину министру, на которого король Фридрих-Август возложил поручение позондировать почву в Вильно и который должен нанести визит и генералу Клаусу.

В ту минуту, когда доложили о приходе капитана Винфрида и ввели его в комнату, Клаус трясся всем телом от сдерживаемого хохота. Он как раз делился с молча улыбавшимся бароном Эллендтом историей о сосисках, которые он съел под конец ночного кутежа, чуть не целых полметра вкуснейших тюрингских сосисок, да еще запил их мозельским, а потом встал из-за стола — было уже около семи часов утра, и рота выходила на учение, — пересек своими гигантскими шагами казарменный двор и как ни в чем не бывало вывел людей на местность… Не прерывая рассказа, генерал весело и непринужденно приветствовал Винфрида, а тот, сидя в почтительной позе за столом, думал: «От этого магнита нелегко оторваться, Клаус просто притягивает к себе людей».

Сегодня утром Винфрид поднялся вместе со своими хозяевами. Вместе с ними спустился купаться к Вилие. Он радовался новой встрече с Ковно. Сейчас, летом, этот фабричный город предстал перед ним совсем иным: весь в густой зелени, раскинулся он между двумя сверкающими реками, подобными двум очаровательным божествам — женственная Вилия спешила в объятия мужественного Немана. Винфрид позавтракал, а потом долго бродил по городу, погруженный в глубокую задумчивость, в тяжелые мысли. Он уже не мог самоуверенно и по-хозяйски топтать литовскую землю. При виде жителей этого города, худых и истощенных, его мучила совесть. Депутат Геммерле открыл ему глаза. Даже тесть Винфрида Озанн и вещавший утробным голосом герцог Тэк с его заостренным черепом имели больше понятия о сущности происходящего, чем те, кто стоял сейчас во главе правления. Население Литвы не многим отличалось от гражданского населения Германии, которое, черт возьми, было в Германии не гражданским населением, а немецким народом, просто народом. Здешние жители походили на жителей Германии, как походят один на другой садовые стулья в берлинских парках, из-за которых ссорятся посетители. Один стул выкрашен в зеленый, другой — в красновато-коричневый цвет, но все они изготовлены на одной фабрике и все одинаково прищемляют пальцы тем, кто хочет раскрыть железные скобы. На садовых стульях сидеть удобно, если у вас крепкий зад, а у военных всегда крепкие зады, вот они и сидят крепко. И он, Винфрид, сидел вместе с ними. Но теперь ему что-то мешало… Как, например, обстоит дело с некоей Дарьей Зюскинд? Ее тоненькая фигурка, казалось, заполняла весь город Ковно, она мерещилась ему на каждом шагу.

Желая полюбоваться видом летнего Немана, Винфрид поспешил через площадь, мимо ратуши, но там — тьфу, пропасть! — опять маршировали. На набережной, между двумя мостами, он вспомнил, как пресс-атташе, обладатель мягкой курчавой бородки, рассказывал о возвращении лейтенанта Перля из Швейцарии и о том, что по поручению разведывательного отдела Перль привез с собой запрещенные журналы и книги, написанные типами, отлынивающими от службы в армии. Все это печатается в одном из цюрихских издательств; эту пропагандистскую антигерманскую литературу читали и в отделе печати, чтобы знать, как дать ей отпор. Пресс-атташе приводил названия, но Винфрид их не запомнил. Однако раз Перль здесь, значит, ему, Винфриду, уже незачем беспокоиться об еврейской девушке и о ее женихе. И все-таки Винфрид беспокоился.

Молодой капитан с привлекательной внешностью и орденами на безукоризненно сшитом мундире бродил по набережной (ни дать ни взять журавль — решили ребятишки, игравшие у реки), швырял в воду камешки и думал о некоем докторе Эльяшеве, о его оскорбительных заявлениях, о его сумасбродных утверждениях, о гражданском населении, о штатских, да просто о людях, черт подери совсем, которых посылают на принудительные работы. Думал он и о том, совместимо ли его собственное поведение с его долгом по отношению к будущему Германии. Разумеется, в глазах генерала Клауса его взаимоотношения с депутатом Геммерле, его визит к герцогу, то есть в сущности сговор с врагом Клауса, решительно несовместимы с долгом офицера.