Карен Перри - Невинный сон

Все эти годы я провел в надежде и сомнении, я искал и расспрашивал, бродил по улицам Танжера, дежурил бессонными ночами в самых злачных местах, хватался за любой намек на ключ к разгадке и каждый раз испытывал разочарование, потому что след все время оказывался ложным. И вот наконец Диллон появился передо мной. Прошел мимо. Сейчас, когда я меньше всего этого ждал, он вдруг очутился здесь, в Дублине, – городе, в котором он никогда раньше не был.

Казалось, что толпа становится гуще и сжимает меня. Атмосфера изменилась. Она стала враждебной и угрожающей. Мне стоило огромных усилий не упустить их из виду – мальчика и эту женщину. Они прибавили шагу. Расстояние между нами росло.

– Диллон! – закричал я. – Диллон!

Не знаю, услышал он меня или нет, но он вдруг обернулся – как будто на мой зов, – и наши глаза встретились. В этой огромной толпе его голубые глаза каким-то образом разыскали мои, по крайней мере на доли секунды. Что было в его взгляде: колебание, неприятие или узнавание? Не могу ответить, хотя задавал себе этот вопрос миллион раз. И лишь только он обернулся в мою сторону, как тут же потерялся из виду. Мой сын, мой пропавший сын еще раз исчез для меня, оставил меня зажатым в толпе, поглотившей меня, словно чрево змеи – ее жертву, потрясенного, барахтающегося в отчаянных попытках выбраться.

Я проснулась и увидела, как Гарри, сидя на краю постели, надевает ботинки и тянется за курткой. Я притворилась, что сплю, и из-под одеяла принялась с тайным удовольствием наблюдать за его привычным утренним ритуалом. Он сунул пачку сигарет в карман рубашки, а бумажник – в задний карман джинсов, потом резко встал и очутился прямо перед зеркалом. Из-за высокого роста он, чтобы увидеть свое отражение, пригнулся и небрежно провел рукой по волосам. Руки у Гарри были большими и сильными, с вечными следами краски вокруг ногтей. В холодном утреннем свете его тело казалось худым и угловатым. Вот он провел рукой по своей трехдневной щетине, и этот жест был преисполнен для меня все тем же очарованием, что и в первые дни нашего знакомства шестнадцать лет назад.

Гарри отодвинул занавеску и изумленно втянул в себя воздух. Я увидела за ним в окне дерево, согнувшееся под тяжестью снега, а на оконном стекле узорную изморозь. Гарри провел по ней рукой и посмотрел в окно.

Сегодня, в последнюю субботу ноября, выпал первый снег. Я смотрела на Гарри: он стоял у окна, и казалось, что отблеск от белоснежного покрова в саду освещает его лицо, на мгновения стирая следы тревог, не покидавших его последнее время. Гарри было тридцать шесть, хотя выглядел он старше. Но в то утро его восторженное созерцание нежданного снега – пушистого и нетронутого, отчего все вокруг казалось чистым и обновленным, – было таким откровенным и по-мальчишески увлеченным, что я невольно улыбнулась. Я уже собралась бросить свое притворство, позвать его, а может, даже встать рядом с ним у окна, обнять его и шепнуть на ухо: «Любимый, не уходи!» – и потянуть его обратно в теплую постель, как вдруг я вспомнила о Диллоне, о том, как раньше он спал между нами.

Внутри у меня все похолодело, и я поняла, что не подойду к Гарри. Я не смогу, как бы мне этого ни хотелось. Я лежала не шевелясь, с закрытыми глазами и изо всех сил старалась отогнать от себя возникший передо мной образ. Мягкое, теплое тельце нашего сынишки между нами. Его легкое дыхание. Его запах.

Мой мозг поглотил этот образ, словно стальной капкан захлопнулся на добыче.

Я не двинулась с места. И не открыла глаз.

Прошла минута, и я услышала, как Гарри тихо спускается по лестнице, и мне стало жаль, что я не остановила его. Но ведь это не главное. Главное, что я держу себя в руках. Мы еще с ним свое наверстаем. Позднее. К тому же сначала мне нужно разобраться кое с чем другим. Снизу послышался звон бутылок и шум захлопнувшейся двери. Пикап чихнул, воспрянул к жизни, и Гарри как не бы-вало.

С Диллоном все было ясно сразу. Однажды утром я проснулась, и мне показалось, что все молекулы тела за ночь слегка изменили привычное положение – едва заметно, почти неуловимо, – но я почувствовала себя по-другому, хотя никак не могла понять, в чем же все-таки дело. Меня точно подменили. Пару дней спустя началась тошнота, она накатывала волнами и днем, и ночью. А вместе с ней появилась и валящая с ног усталость. Если прежде я засыпала с большим трудом, то теперь постоянно клевала носом – на автобусной остановке, в баре, за обедом с друзьями. Я почувствовала ребенка – почувствовала его – еще до того, как поняла, что беременна. С Диллоном беременность словно обрушилась на меня. На этот раз все было иначе. Менструация запаздывала уже больше чем на неделю, а у меня все еще не было ни одного симптома: ни тошноты, ни приступов изможденности. Все по-другому, и меня это радовало. Потому что я не хотела, чтобы эта беременность и этот ребенок напоминали мне о Диллоне. Пусть все, что случилось, останется в прошлом.