Анетта Пент - Привыкнуть друг к другу можно и без слов это совсем не долго

Я на работе, и еще никто меня ни о чем не спросил. Никто не знает, о чем можно спрашивать. Никто не может ни о чем спросить, и я этому очень рада. Я провожу свои уроки, три подряд, выпив перед этим две чашки эспрессо, приняв холодный душ и красиво нарядившись в зеленую одежду. Как охотник, сказала бы мама, ненавидевшая этот цвет, она всегда носила только черное, серое и белое, и кто теперь будет надевать ее вещи, что я буду с ними делать, нужно не забыть об этом, когда пройдет неделя и похороны, а может, и позже. Никто ни о чем не спрашивает, и я чувствую, как ком стоит в горле, никто ничего не замечает, потому что я могу, как обычно, разговаривать, хотя мне хотелось бы молчать. Итак, я говорю, ученики говорят, мы говорим по очереди, на самом деле это довольно складный концерт, в котором порой то звук слишком громкий, то темп замедляется, иногда даже наступает молчание, которое ширится и растет, а я просто стою и закрываю измученные глаза, мне так легче, ученики смущенно потупили взгляд и рассматривают свои парты, а когда некоторые начинают перешептываться и кивать в ту сторону, где я стою вся в зеленом, закрыв глаза, я говорю что-нибудь, и ученики облегченно вздыхают и ерзают на стульях, а я передвигаюсь мелкими шажками, как будто могу оступиться.

Мой брат тоже на работе, он пошел на следующий же день, не знаю, говорю я, считаешь ли ты нормальным сразу снова погружаться в будни, думаю, горю тоже нужно дать место. Он молчит, и тут я понимаю, что сама только что пришла с работы, и не могу удержаться от смеха. Он тоже смеется, но быстро замолкает, и кажется, будто он разучился смеяться. Потом брат идет к массажисту, потому что у него проблемы со спиной, как и у меня, мы могли бы быть близнецами, а может, так оно и есть. Можешь и за меня сходить, говорю я, было бы здорово, потому что у меня такое ощущение, что кто-то согнул мой позвоночник в пояснице больше, чем дано природой, и поэтому в нижней части спины жжет. С этим ты сама разбирайся, твердо отвечает брат, и звучит это так серьезно, как если бы он говорил совсем не о моей спине. Нужно что-то предпринять против этого жжения, но оно такое сильное, что я не знаю, с чего начать, непонятный жар чувствуется постоянно, когда я дышу, хожу, бегаю, ем, работаю, иногда он ощущается как тоска по дому, а потом как страстное желание или любовные страдания, а иногда и все вместе.

Я иду домой к любимому, который написал, что я могу прийти, когда захочу, и что он всегда-всегда ждет меня, но вчера я уже приходила, и что, разве он ждал? Сегодня мне тоже пришлось пять раз позвонить, и я ему это припомню, я обидчива и никогда ничего не забываю, то зло, которое мне причинили, или то, чего для меня не сделали, отпечатывается в моей памяти, и настоящим избавлением, которое мне мог бы подарить ангел, было бы полное отключение моего мозга, которое бы все это навсегда стерло.

Ты ведь сказал, что всегда будешь ждать меня, говорю я плаксиво, как только он открывает, и хочу, чтобы он погладил меня по голове и проводил в комнату, моя мама умерла, добавляю я, хотя он уже давно это знает, и мне хотелось бы расплакаться, тогда он будет точно знать, что делать, я уже много раз ему плакалась и иногда даже специально. Но в этот раз не удается. Расскажи-ка, говорит он, но берет неверный тон, звучит так, будто он ждет рассказа о каникулах или о работе. Молча я растягиваюсь на его диване, но не так, как мне хотелось бы, а лежу фараоном, с перекрещенными руками, уставившись в потолок. Он сидит рядом и пристально изучает меня словно врач, а я хочу, чтобы он о чем-нибудь спросил, но он ведь уже задал мне вопрос и не угадал с ним. Все это очень утомительно, нам бы лечь в постель и заняться любовью, но даже такая перспектива кажется мне бесконечно тягостной и тяжелой.

Жжение такое сильное, что я не могу заплакать, даже если бы захотела, из глаз сыплются искры, смотреть тоже, естественно, больно. Что ты на меня уставился, спрашиваю я любимого, даже не поворачиваясь к нему. Знаешь что, говорит он, иди-ка сюда, двигается ближе ко мне и кладет свою ладонь на мою руку, он бы обнял меня, если б мое неподвижное тело фараона могло расслабиться и повернуться к нему, и мои руки обхватили бы его пальцы, и, возможно даже, мои губы могли бы прикоснуться к его лицу, но я резко встаю, будто кто-то одним махом переместил меня в вертикальное положение.

Теперь я могу пойти к брату, который всегда спокоен и тем временем укрепил свою спину, еще я могу пойти домой к маме и начать разбирать вещи или пойти на вокзал и уехать, куда глаза глядят, на работе меня заменят, они поймут, уехать, куда глаза глядят, совсем по-детски. Я медленно бреду вдоль по улице, где живет мой возлюбленный, вокруг снова липы, и запах их, как приступ ребячества, можно поехать в какое-нибудь место, где нет лип или достаточно ветров и дождей, чтобы рассеять и разбавить липовый аромат, как по-детски, на греческий остров, хоть на какой-нибудь остров.