Шань Са - Конспираторы

Мое тело, после стольких лет бесчувствия, вдруг оттаяло и затрепетало. Как признаться тебе, что я опьянела от этих новых ощущений? Как поверить, что шпионка сходит с ума по шпиону, чье задание состоит в том, чтобы свести ее с ума? Да, „Аямэй“, бунтарка с Тяньаньмынь, и я, полковник Анкай, мы обе потеряли голову.

Сегодня вечером ты выложил последний козырь. Игра окончена. Одно утешает меня: я сумела притвориться фригидной. Ты отнял у меня все: гордость за свое мастерство, уверенность в своих силах, веру в свою непобедимость, — все, кроме этого образа холодной женщины, бесчувственной и недостижимой.

Нет, каково! Вот это мастер! Я и вправду поверила, что ты принимаешь меня за Аямэй. Ты попросил меня украсть документы, и я воспользовалась случаем, чтобы подсунуть тебе сфабрикованную информацию. Все сработало как в кино про шпионов. На самом деле это было кино про контршпионов. Ты знал, кто я. Благодаря видеосъемке и „украденным“ документам ты получил улики против меня: я спала с французским чиновником, чтобы заполучить документы под грифом „секретно“. Собрав достаточно вещественных доказательств, ты выложил рисунок, чтобы взять меня тепленькой. Ты вовсе не собирался превращать Аямэй в шпионку — ты расставил западню шпионке Анкай.

В ту минуту, когда я взяла в руки портрет Аямэй, я возненавидела тебя так отчаянно, что решила тебя уничтожить. Но потом, увы, как всегда, эмоции пересилил разум. За что мне ненавидеть тебя? Ты всего лишь пешка в руках твоих вашингтонских хозяев. Ты только исполняешь приказы. Ты служишь американской разведке, которая противостоит на шахматной доске мира разведке китайской. Если ты выпадешь из окна дома 21 на площади Эдмона Ростана, к твоему трупу сбегутся дознаватели и журналисты. Информация о следствии попадет в прессу, и в Париж явятся шишки из ЦРУ. Какие заголовки в газетах! Америка наезжает, Франция отрицает, Китай кричит о своей непричастности. Последуют санкции: высылка дипломатов, отказы в визах, запреты на импорт, падение биржевого курса…

Ты шагнул ко мне и протянул руки. Моя ненависть вдруг испарилась, я вспомнила, что твое тело подарило мне наслаждение, что твои речи заставили меня смеяться, а твое появление осияло мою жизнь. Идет мировая война, и ты в ней всего лишь солдат, такой же, как и я. Как и я, ты мало получаешь за опасную работу, как и я, забыл, что такое спокойный сон и отпуск без депрессии. Как и я, каждое утро заставляешь себя вспоминать слово в слово придуманную накануне ложь. Как и я, коротаешь тихие вечера, когда отпускает напряжение, один у телевизора. Ты смотришь на мир через это крошечное окошко, точно узник в одиночной камере. Как сказать тебе, что я понимаю тебя и прощаю? Мы ничего не можем сказать друг другу. Нам нечего друг другу сказать. Нас выучили хранить секреты и не иметь чувств. Заговорив, я сдам позиции и дам тебе повод шантажировать меня.

Завтра ты придешь ко мне с угрозами, утешениями и предложениями. Следующий этап — поставишь меня перед выбором: надзор французской полиции или работа на ЦРУ. Слово возьму я, пущу слезу и сделаю тебе встречные предложения. Я объясню тебе, что, работая на китайцев, ты быстрее сделаешь карьеру, а своих начальников без труда убедишь, что перевербовал меня. Мой статус двойного агента послужит тебе прикрытием. С моей помощью ты будешь добывать важную „информацию“, благодаря которой станешь специалистом по Китаю. Тебя заметят и повысят. В Вашингтоне многие теневые фигуры стали публичными, и тебе могут предложить выйти из тени на политическую арену. Ведь благодаря мне ты получишь доступ и к французскому правительству…

Джонатан, этот мир безумен! Угрозы, слезы, признания, деньги, дурман, соблазны — все это лишь трюки. Чем выше метим мы в ту недосягаемую для людей пустоту, тем ниже падаем в бездну, где барахтаются все — и манипуляторы, и манипулируемые. Ты и я — мы всегда будем конкурировать в жестокости, соревноваться в ловкачестве, вести грязную войну.

Я не знаю твоих чувств, а в своих тебе уже призналась; я сложила оружие и попросила мира, помнишь: „…вот человек, которого я любила всем сердцем, человек, о котором я ничего не знала, ни его имени, ни прошлого, ни будущего. Этого человека я встретила у Люксембургского сада и тот короткий срок, что мы были вместе, любила его как умела!“»

Слезы катятся по щекам Анкай, падают с подбородка на лист бумаги. Не обращая внимания на кляксы, которые, расплываясь, смывают слова, она продолжает писать. Перо бежит стремительно, нервно, местами рвет бумагу.