Шань Са - Конспираторы

В то утро, в объятиях Джейн, ему приснился странный сон: автобус до Лос-Анджелеса почему-то поехал в обратную сторону и шофер высадил его в незнакомой местности. Небо было синее-синее, очень низкое. А по обе стороны дороги водяные лилии — розовые, пурпурные, лиловые, желтые, голубые — цвели на простирающихся до горизонта озерах. Проснувшись, он решил, что женщина — это дорога не туда, ведущая к лилейным красотам.

Джейн… что с ней сталось? Должно быть, пытается обмануть возраст, вверяя лицо и тело заботам дерматологов и хирургов. Должно быть, похожа на всех этих женщин, похожих друг на друга. Прошло двадцать два года, больше они не виделись. Узнает ли он ее, если встретит снова?

Запах кактусов, лавров и океана под солнцем всплывает в памяти. В восемнадцать лет он провел несколько воскресений с Кейт в деревянном домишке в двух шагах от пляжа. Погода стояла прекрасная. В его родных краях всегда прекрасная погода. Они подолгу занимались любовью, слушая музыку. Кейт была на три года старше и объяснила ему, что кончать надо вместе. У него до сих пор стоят в ушах вопли Кейт вперемешку с его собственными стонами, но остроты испытанного наслаждения он не помнит. Память сохранила оболочку, а содержимое стерлось.

После Кейт он больше не знал того беспечного воскресного изнеможения. Встретив Кэти, он пошел в обратную сторону от пункта назначения — навстречу своей судьбе. Он хорошо помнит ее стройную талию и тяжеловатые бедра, помнит тонкие губы цвета малины, но забыл ласки ее рук и вкус ее поцелуев. Кэти жива, но она уже призрак, блуждающий в его памяти.

В университетской аудитории она садилась рядом с ним. Заговорила в первый раз у кофейного автомата. Она тогда улыбнулась ему. Эта улыбка вонзилась в него как нож. С той первой раны все и началось.

Кэти появлялась и исчезала. Она входила в его комнату, а выйдя за дверь — будто растворялась. Она меняла часы свиданий, пропадала по нескольку недель и вдруг возникала, когда он заводил машину, выходил из супермаркета или направлялся в бар. Не было ни прогулок по берегу океана, ни пробуждений в объятиях друг друга, ни телефонных разговоров, полных влюбленной чепухи. Кэти была мутантом, хронометром и арифмометром, у этого прелестного создания не только тело, но и душа подверглась хирургии по ноу-хау спецслужб: ее нежность была лишь результатом успешной пластики, ее юмор — силиконом сухого сердца. Ее чувственность была приманкой, чтобы завлечь молодого человека в лабиринт. Она сводила его с ума холодно и методично, а потом в один прекрасный день открыла ему, кем был его отец, которого он считал умершим: агентом ЦРУ, перебежавшим на Восток. Кэти сломала его, и она же его склеила. Однажды утром он посмотрел в зеркало и не узнал себя. Студента Дэвида Паркхилла больше не было. Он стал Биллом Капланом.

Четыре года назад он ощутил муторность одиночества и захотел совершить то, что не удалось его отцу: дать счастье своей семье. Изабелла, с которой он познакомился в самолете, напомнила ему мать: худенькая, элегантная брюнетка и даже француженка. Она была нужна ему как якорь в его земной жизни, как обязательство не умирать. Но Изабелле недостало силы принять его дар. Когда после множества проверок Контора наконец дала ему разрешение открыть свое подлинное имя и род занятий, она, устав от его частых исчезновений, влюбилась в летчика и вышла за него замуж.

После Изабеллы секс стал отправлением естественной потребности. Лица, волосы, груди смешались, оставив на уровне ощущений лишь смутные оттенки и шорохи. Он не мог бы сказать, какое тело обнажалось перед ним, в каком отеле. Сингапур, Куала-Лумпур, Джакарта, Сеул, Гонконг, Токио, Пекин — все города похожи, все источают запах опасности, смешанный с ароматом женщины. Он не знал любви и не жалеет об этом. В нашем мире любовь — всего лишь оборотная сторона ненависти, и то и другое суть психические отклонения.

Почему Аямэй повела себя как чужая при виде своего портрета, нарисованного Минем? Почему Минь покончил с собой? Почему Билла Каплана, канатоходца, балансирующего над земными иллюзиями, околдовала женщина, идущая по той же натянутой проволоке? Он, человек, посвященный в тайны мира сего, теневой вершитель судеб, он, читающий газеты с ехидной ухмылкой, он, дергающий за ниточки себе подобных, — почему же он поверил лживым словам какой-то китаянки? Неужели она хитрее, неужели сильнее его? Или ему хотелось ей верить? Он так ничего и не понял в любви. Так ничего и не понял в женщине. Он вдруг стал дилетантом в своей профессии. А может, он сошел с ума?