Шань Са - Конспираторы

— Филипп, ты уже уходишь?

Он обернулся и увидел Жака Отбуа, депутата от департамента Сена-и-Марна, защитника прав человека в Китае, тибетцев, индейцев Амазонки и беженцев из Руанды.

— Ты знаком с Аямэй?

Депутат посторонился. За его спиной стояла женщина восточной внешности в черном плаще.

— Аямэй, разреши представить тебе Филиппа Матло. Он работает в Министерстве промышленности и на той неделе летит в Китай. Филипп, ты все еще не узнаешь Аямэй? Ну же, Тяньаньмынь, восемьдесят девятый год, мы все видели ее по телевизору.

— Ах да, действительно, это она десять лет скрывалась в китайской глубинке, а потом добралась до Гонконга вплавь?

— Да, это она!

Жак Отбуа подтолкнул ее к нему. Филипп протянул ей руку, она подала свою. Пока они здоровались, Отбуа скрылся в толпе.

Надо было задать ей хотя бы один вопрос, прежде чем тоже ретироваться.

— Вы теперь живете в Париже?

— Да.

— Что ж, прекрасно…

— Вы летите на той неделе в Китай?

— Да, для подготовки первого визита моего министра в вашу страну. Рад был с вами познакомиться. И еще раз браво… за то, что выбрали Францию.

В глазах молодой женщины мелькнуло разочарование.

— Вы уже уходите?

— Да, мне надо еще поработать, — соврал Филипп (на самом деле он собирался наведаться в мансарду к одной японской студентке, прежде чем вернуться к семейному очагу).

— Я тоже ухожу. Мне, как и вам, скучно на таких праздниках.

— Откуда вы знаете, что мне скучно?

Она улыбнулась и ничего не ответила.

— Вы не подвезете меня? Я живу около Инвалидов.

Филипп отметил некоторое очарование в улыбке, на миг озарившей ее суровые черты.

— Мне по дороге. Идемте.

Поездка заняла двадцать минут. Филиппу помнится, что в то время она говорила по-французски с акцентом. Он расспрашивал ее о Тяньаньмынь, о бегстве, о жизни в Париже. До сих пор он не может понять, когда у него щелкнуло в мозгу. За всю дорогу она не распахнула плащ, сидевший на ней мешком, не распустила волосы, собранные в «конский хвост». Не было между ними ни одного двусмысленного жеста, поощрительного слова, кокетливого взгляда. Он довез ее до дома и записал телефон. Зашел к японке, которая ждала его в бюстгальтере, клетчатой юбочке и белых носочках. На следующей неделе он улетел в Пекин. Это была его первая поездка в Китай. Отель, где он жил, располагался в двухстах метрах от Тяньаньмынь. Солдаты несли караул у памятника Освобождения, там, где Аямэй и ее друзья объявили голодовку. По площади прогуливались туристы, щелкая фотоаппаратами, дети запускали воздушных змеев.

В Шанхае ему показали экономический рост Китая во всей красе. В Чунцине, в последний вечер, после банкета и обильных возлияний с местными тузами, он прогуливался неподалеку от своего отеля и случайно забрел в чайный салон. Шел дождь; красные фонарики покачивались на ветру. Голос Аямэй вдруг зазвучал у него в ушах. Вспомнились ее слова: «Современный Китай родился на площади Тяньаньмынь. Вы можете работать с моей страной, не испытывая чувства вины. Напрасно Жак требует санкций против Пекина. Он чист, омытый кровью студентов». В тот вечер Филипп сказал себе: героиня Тяньаньмынь — почему бы нет, все равно японки уже приелись.

Он позвонил ей через неделю после возвращения из Китая. Они встретились в кафе. Она пришла без плаща, с распущенными волосами, в платье, выгодно подчеркивавшем соблазнительную грудь. Еще через неделю он пригласил ее поужинать. В тот же вечер они оказались в постели, в ее квартирке с видом на позолоченный купол Инвалидов.

В ту пору, два года спустя после рождения Камиллы, его старшей дочери, Филипп начал пользоваться успехом у женщин. Впервые вкусив запретного плода с одной стажеркой из министерства, он вскоре перестал считать свои походы налево. Филиппа тянуло к двадцатилетним девушкам, незрелым и пылким. Японка открыла ему нежность и изощренность восточных женщин. Встреча с Аямэй стала апофеозом его преображения: робкий студент дорос до мужских игр и в альковах, и в коридорах власти.

Китаянка была всего лишь одним приключением из многих, которым он с дотошностью экономиста отводил в своей жизни ровно столько места, сколько требовалось. Он приходил к ней раз в неделю. Они ужинали у нее на кухне — это было безопаснее, да и дешевле, чем вести ее в ресторан. Закончив ужин, сразу же ложились в постель. Со временем он стал управляться в неполных два часа на все про все, успевал домой до полуночи и, ложась под бочок к Мари, не чувствовал за собой особой вины. Китаянка отнюдь не была самой разнузданной из его пассий. Ему было хорошо с ней по другой причине. Она подвергалась преследованиям в своей стране, приехала в Париж без багажа и без документов. С ней он сам себе казался сильным и добрым. Занимался любовью, чувствуя себя благодетелем: в его понимании эта женщина, много выстрадавшая, заслуживала в гостеприимной стране лучшего оргазма.