Николь Бернье: Незавершенное дело Элизабет Д.

Когда пишешь письмо своему дневнику, нужно ли подписываться?

Искренне ваша,

Кейт прервала чтение, услышав звук, точнее – шорох, за деревьями, позади машины. Деревья отбрасывали густую тень. Она задержала дыхание, но кругом стояла тишина, только земля под ногами подрагивала от проезжающих за деревьями грузовиков. Задняя дверца была еще открыта, и она поняла, что видна, словно на экране, – каждому, кто идет от шоссе или вздумает прогуляться в два часа ночи по дороге, ведущей к мотелю.

Кейт захлопнула дверцу, нажала кнопку на брелоке. Чирикнула сигнализация. Что-то бросилось из-под машины мимо ее ног. У Кейт перехватило дух. Она отпрыгнула назад, выронив тетрадь. Низенький, темный, маленький зверек припустил к мусорным бакам; полосатый хвост подпрыгивал, как флажок на девчачьем велосипеде.

Когда Кейт наконец вернулась, в комнате мотеля было тихо и темно. Она уселась в кресло, снова включила настольную лампу и сидела так некоторое время, рассматривая тетрадку с наклейками на обложке. Кейт никогда не видела детских фотографий Элизабет, а несколько отстраненный тон начала повествования не добавлял оптимизма. Она попыталась представить: Элизабет – двенадцать, и она едет на велосипеде в город. Апрельские лужицы вымочили низ брюк. Идет между рядами в магазине канцтоваров, то и дело бормоча под нос « тупо », потом отправляется домой с покупками и садится расклеивать по обложке всех этих котят, с тем энтузиазмом, который может испытывать при этом двенадцатилетняя девчонка. Вот так, от одиночества, она и воспитала в себе привычку вести дневник. Привычку, оставшуюся на всю жизнь.

15 апреля 1976 года

Дорогой Дневник,

В автобусе со мной опять никто не заговаривал. Я смотрела в окно и старалась думать про что-нибудь еще, пока мы проезжали по Тэйлор-стрит и сворачивали в сторону от дороги. Никогда в жизни не чувствовала себя более одиноко. Все вокруг в таком шоке и так не похожи на себя, что весь прошедший месяц я ходила как больная. Как будто моя сестра умерла от инфекции, а я заразилась и продолжаю болеть. Хоть бы куда-нибудь уехать.

Искренне ваша,

Сестра… Пол мягко поплыл под ногами. Как же так – у Элизабет была сестра, а она не обмолвилась об этом ни словом? Не о том, что она потеряла сестру, а о том, что она у нее была? Элизабет всегда давала понять, что она единственный ребенок, но так скупо говорила об этом, что у Кейт сложилась типичная картина: родители, разошедшиеся во мнении, сколько детей завести, решают, что одного будет вполне достаточно. Или, может, родить второго просто не получилось, что только подогрело решимость самой Элизабет восполнить эту пустоту, родив троих. « А может быть больше» , – часто говорила она.

Кейт глубоко вздохнула. Представила, как Пайпер сворачивалась калачиком под боком у Джеймса, когда они спали в машине, – голова к голове – они косвенно подтверждали состоятельность Кейт в роли профессионала и жены.

Она вспомнила свою сестру Рейчел. Сестра – товарищ и соперница; человек, лучше других понимающий, в каком тигле ты формировалась. Сестра – твое дополнение, и, теряя ее, ты теряешь ровно половину себя.

Но прилив сочувствия был все же отравлен мыслью о том, что Элизабет не рассказывала ей всего.

27 апреля 1976 года

Дорогой Дневник,

Сказала маме, что собираюсь после школы к Шерри. До сих пор я никогда не была на кладбище одна. Прошла мимо одной могилы, где у надгробия лежали игрушечные зверюшки и машинки. Прочитав дату, я поняла, что здесь похоронен маленький ребенок. Я испугалась, что у меня снова случится приступ удушья, но перестала плакать, пока добиралась до Анны. Трава еще не выросла, и камня в изголовье тоже еще нет. Так что я села и смотрела на эту землю.

Не знаю, что полагается делать, когда приходишь на кладбище. Может, помолиться или что-то в этом роде. Только я не могла думать ни о чем другом, кроме того, что она вот здесь, под этой землей. Ее тело – в зеленом школьном платье, как было на похоронах. Только она ничем не напоминала прежнюю Анну, кроме самодельного браслетика на руке и волос. От того, какой она была на самом деле, не осталось совсем ничего. Ни бестолкового выражения на лице, ни привычки постоянно таскаться за мной по пятам. Меня эта привычка жутко раздражала, но я не могла прикрикнуть на нее, чтобы отвязалась. Это кем же надо быть, чтобы кричать на ребенка, который просто хочет все время быть рядом с тобой?