Наталья Арбузова - Тонкая нить

Что снится Антону Ильичу в эту почти счастливую ночь? Строительство вавилонской башни. Растет, ладит закрыть солнце, а вокруг бедные наши инородцы. Не в национальных костюмах, как с фонтана «Дружба народов», но легко узнаваемые, будто с плаката о необходимости регистрации по месту проживанья. И лопочут, лопочут по-своему. Сон в руку: утром к Карпычу пришли обманутые Владиславом Маматовым узбеки, что заложили гараж. Изъяснились на ломаном русском в том смысле, что мы де попросили Аллаха в мечети на Поклонной горе: пусть не стоит его постройка… пусть рухнет. И опасно пузатилась стена под легоньким Саней, все выше и выше возносящимся к небу.

У отца зеленая яблоня – лети, мое сердце, лети. К Роальду приехала дочь. Снимает с дерева, переломанного, как сам отец, упорно держащуюся на ветках антоновку. Не занятые делом Нинины дриады столпились у забора: их участок на соседней улице сходится углом с Роальдовым. Яблоки мелкие, твердые – хоть гвозди забивай, да и мало их. Должно быть, оттого, что дочь Роальда немолода, толста и печальна. Вон у Зизи – видно семечки насквозь. Такие на том свете Господь дает деткам поиграть, если матери до Спаса яблочка не съели. Ладно-ладно… Вот зарежет коз, старая стрекоза – фиг у нее такие яблоки будут… или все равно уродятся? без навозца, на одних песнях? А вот посмотрим… qui vivra verra.

Дни все короче. Когда-то мать Антона Ильича пела над кроваткой:

Эй вы, эй вы, старики,

Где вы, где вы, где вы, где вы бродите,

Что к нам не заходите,

Где вы вяжете чулки?

Жутки стали ночи темные,

Скучно, грустно стало вам, бездомные,

Приходите в гости к нам,

Будем рады старикам.

Усыхав такое, мальчик охотно забивался под одеяло. В нонешнюю непростую осень, после разгульной вечерней зари, мрак падал коршуном. На небе забыли про дождь. Посаженные Антоном Ильичом подале от Маматовых – возле Карпыча – кустики жасмина и белой сирени грозились завянуть. Носил им в темноте воду, и березовая дриада, на ногах лапотки, платочек до бровей, очи долу, не похожая на себя – менаду с вырубки, бралась худощавой крестьянской рукой за дужку ведра помочь. На той неделе посадил за воротами в поставленной до нашествия Маматовых сетчатой ограде две сосёнки с горелой опушки – полили их тоже. Вроде прижились, распушились. Не загнется, бог даст, и он, часть этого хрупкого мира, всегда готового взлететь на воздух по чьей-то злой воле. Во всяком случае, пока персонально ему не снесут головы, живородящей точно у Зевса. Ставит на порожек перевернутое ведро, дразня ночные облака: ну пролейтесь же. Идет укладываться под шум несуществующих дерев: береза метет ветвями по крыше, рябина со стуком роняет ягоды. Лишь наполовину уцелевшее экзотическое колючее дерево без названья с молчаливого одобренья и попустительства хозяина упорными ростками разваливает крыльцо. Эй, не уступай, храбрая колючка – Кригер за тебя.

Да, темнеет рано. Свет в электричках тусклый, чурку от белого человека не отличишь. Но как скажут гортанно свое «конкретно» – я к ним поближе. А там заговорят и по-своему, куда денутся… русских слов у них не густо. Документ на изготовку… Теперь выбрать, когда их прижать и где высадить, безопасно для себя… Взять деньги по-тихому. Обращаюсь сначала по-ихнему, строго так. Потом по-русски, чеканно: госкомитет по борьбе с незаконным оборотом наркотиков… и книжечку нараспашку. Чтоб окружающие подумали: чурки о чем-то таком сговаривались, но бдительный сотрудник предотвратил. Дальше как по нотам: пройдемте. Оружие нам дают, но пускать в ход не разрешают… за каждый патрон отчитываемся. Я прикупил – знаю где… не проблема. За назначенье в дежурство платим вперед, всё больше и больше… надо оправдывать. Или – приводи их живьем и там обрабатывай. Только шеф потом избитых отпускает… разрешает звонить, приходят с выкупом. Вчера на Казанском вокзале один мне в лицо уставился… глаза как уголья. Сегодня возле дома сошел с электрички – за мной двое. Выстрелил не целясь, отстали. Прихожу – ведьма сидит… приоделась… накидка горностаевая, белые сапожки. И мой Саня из-за угла ей в спину смотрит. Загнал, а не спим оба. Татьяна ходит из угла в угол… Если что скажет, убью.

Они думают – для себя стараюсь. Я ей дворец строю. Мало двух этажей – будет три… Ведь вы этого достойны. Отец пообещал поставить в гараж «тойоту» Лямзина – тот дал машину ворованных со стройки шлакоблоков. На каждом клеймо: строительное управленье номер такой-то… кладу клеймом в цемент. Работаю до ночи, включаю лампу на удлинителе. Принцесса закрывается ладонью от света. Батя еще понукает: медленно дело идет, блин! Ни фига себе! Сплю вполглаза – ворочается отец, мечется мать. Вчера сказала: березовый пень тоже можно выкорчевать… Заровняем, восстановим ограду Троицкого… Обойдется. Отец промолчал… Больше мать не выступала. Молчит и Ника. За ней приезжают с вечера. Запахнёт халат, сядет в машину – и до часу ночи. Утром с матерью на базар, тряпками торговать. Нет промеж ихнего барахла зеленого платья.