Ирина Васюченко - Голубая акула

Алешино лицо снова растерянно вытянулось.

— Да-да, конечно. Только, знаешь, о чем я тебя хотел попросить? Ты все же постарайся как-нибудь… гм… пореже там бывать.

— Где бывать? У себя дома? Я и так стараюсь.

— Да нет, возле аквариума. То есть не то чтобы реже, а… ну…

Никогда Сидоров так не мямлил: это было скорее пс моей части. Встряхнувшись, он заключил напрямик:

— Надо, чтобы тебя меньше там видели. Разговоры идут. Глупые домыслы. Даже Залетный, этот мизерабль, имеет наглость что-то плести о твоем помешательстве, Кончится тем, что я его вздую!

Не высказанное, но подразумеваемое в его словах предположение, будто я сам, если понадобится, не сумею вздуть Залетного, мне совсем не понравилось.

— Не трудись. А то как бы корона не упала с твоего высокого чела. Я уж как-нибудь сам.

И опять, в который раз за этот день, Сидоров глянул на меня с любопытством. Положительно с некоторых пор между нами происходило нечто, новое для обоих Раньше мне бы в голову не пришло говорить с ним в подобном тоне.

Я шел в гимназию. Староконюшенный был почему-то длиннее, чем обычно. Дома, фонарные столбы, деревья, казалось, смотрели мне вслед. Несколько раз я оборачивался, чувствуя спиной эти навязчивые взгляды предметов, которые, похоже, только притворялись неодушевленными. Но пустой переулок, делая вид, будто ничего не происходит, настороженно замирал перед моими глазами.

Ни в вестибюле гимназии, ни на лестнице я никого не встретил. Только в коридоре первого этажа, в самом дальнем, уходящем в бездонный сумрак конце бесшумно скользнула серая тень. Был ли то Миллер, или мне померещилось?

Поднявшись на второй этаж, я остановился на площадке. Аквариум казался тусклее обыкновенного, его радужные краски поблекли. Это выглядело словно на экране синема.

Я вздрогнул. Страх, не имеющий имени и объяснения, взял меня серыми мягкими пальцами за горло и стал медленно душить. Теперь я точно знал, что в спину мне смотрят нечеловеческие безжалостные глаза.

Пирайи! Собрав всю свою волю, я рывком обернулся и посмотрел на них. Они плавали как ни в чем не бывало. Но меня не проведешь! Стиснув немеющими от судорожного усилия пальцами ручку лупы, словно то была рукоять спасительного револьвера, я направил лупу на маленький аквариум.

Тотчас все эти твари, словно по команде, повернули ко мне свои тупоносые рыла. Они распухали на глазах, надвигались, их маленькие круглые ротики с выступающей нижней челюстью становились огромными разверстыми пастями.

С криком я отшвырнул лупу. Но они не исчезли! Они плыли ко мне по воздуху, бесшумно разевая зубастые деформированные рты.

— Что же это вы, молодой человек? — раздался позади меня вкрадчивый голос Миллера. — Ведь это только оптический эффект, ххе-ххе-ххе…

— Мама! Мамочка-а! — Истошный вопль брата прогнал мой кошмар. Боря сидел в кроватке и громко ревел, показывая на меня. Заспанная, в халате вбежала мама.

— Он воет! — прорыдал Боря, продолжая обвиняюще тыкать пальчиком в мою сторону. — В одеяло вот так весь завернулся, двигается там и воет! Как медведь! Он меня нарочно пугает! Колька-дурак, я все равно знаю, что это ты!

— Успокойся, маленький, я же здесь. — Мама обняла Борю, прижала к себе и обеспокоенно уставилась на меня. — Коля, что он говорит? Что с тобой? Господи, да ты совсем белый!

— Ничего, — пробормотал я с усилием. — Сон страшный приснился. Я, наверное, закричал во сне. Ну, и разбудил…

С Борей на руках мама подошла, присела на край кровати, провела легкой душистой рукой по моим спутанным волосам. Думая, что ненавижу ее, я так и не научился холодно воспринимать ее редкие ласки. Сознавать такую свою слабость было унизительно, и я через силу отстранился.

— Это ты растешь. — Она вздохнула. — Рано еще, у тебя для сна осталось часа полтора. Попробуйте оба уснуть, я с вами побуду, тут, в кресле.

Еще немного, и, чего доброго, получилась бы настоящая «бессонная ночь у изголовья». Но Борька заныл, что спать не хочет, и потребовал печенья. В конце концов мама увела его к себе, а я, оставшись один, мгновенно заснул, да так крепко, что утром меня едва добудились.

Кстати, о нежданных пробуждениях. Вчера было воскресенье, и я мечтал проваляться в постели часов до десяти. Но был разбужен в восемь, причем самым что ни на есть экстравагантным способом.

— Что, если дом поджечь? — Голосок был пронзителен, но задумчив. — Дверь снаружи подпереть, хворосту натаскать, плеснуть керосину, оно как займется! Этот гад и проснуться не успеет, разом сгорит!