Павел Астахов - Мэр

Через две минуты перед Павловым стоял сам Василий Игоревич Сабуров.

Прокурор Джунгаров был в затруднении, и наиболее очевидная трудность была в том, что приглашение гомосексуалистов, пусть даже из Европы, на парад противоречило однажды принятому решению городского суда.

– Что скажете, Екатерина Ивановна? – первым делом позвонил он Егориной.

– Я свое решение уже вынесла, – отрезала председатель городского суда.

– Но кто виноват в его нарушении? – задал следующий вопрос Джунгаров. – На кого собак будем вешать? На мэрию или все-таки на милицию?

– Мне это безразлично, – сухо ответила Егорина. – Кому иск предъявят, того и судить буду.

Джунгаров хмыкнул:

– Эк вы хватили! Нет бы помочь коллеге… подсказать.

– Послушайте, Рашид Абдуллаевич, – уже с раздражением произнесла Егорина, – кого именно привлекать, решать прокуратуре. Суд лишь выносит свое решение. Так что не пытайтесь переложить на меня вашу ответственность.

Председатель городского суда бросила трубку, и Джунгаров застонал и схватился за голову. Он прекрасно понимал, что Европа этого так не оставит, а значит, Чирков как-то отреагирует, а значит, кого-то назначать виновным придется. И Рашид Абдуллаевич как-то сомневался, что жертвенной крови столь второстепенной фигуры, как Знаменцев, будет достаточно.

Прокурор вообще подозревал, что здесь без воли верхнего эшелона не обошлось. По крайней мере, якобы состоявшаяся ссора генерала Доронина с секретаршей вовсе не была поводом бросать город в канун Дня независимости. А отъезд руководителя ФСБ днем раньше и вовсе выглядел странно. Однако подозрительнее всего выглядело поведение мэра города.

Этот нелепый, слишком поздно отмененный запрет на участие в параде для «Своих», пусть и замаскированный подобным запретом для всех остальных, наводил на мысли о «Каспарятах», касьяновцах и прочих самоназначенных оппонентах вертикали.

«Но зачем?! Зачем это Лущенко?! – размышлял Джунгаров. – Мятеж? Ерунда! Дешевый предвыборный пиар? Возможно. Но до выборов-то еще как до Берлина в 42-м! Зачем Лущенко так дебильно подставляться?!» Джунгаров ничего не понимал.

Знаменцев ходил мрачнее тучи.

– Пал Палыч, вас посадят, – первой сообразила внимательная и вдумчивая Марина.

– А если это удар против Лущенко? – возразил Знаменцев.

– Это нелепая случайность, – не согласилась Марина, – я все просмотрела. Заговором против мэра здесь и не пахнет, да и позиции его, согласитесь, прочнее некуда.

– Он совершил политическую ошибку, – не согласился Знаменцев.

– Он ее тут же исправил, – парировала Марина, – а главное, за ним – Сабурова, а она умная женщина – знает, как с кем разговаривать.

Знаменцев нахмурился:

– Но Лущенко допустил хлебный кризис.

– А Алена его устранила. И потом, все же понимают, что за всей этой историей с хлебом стоит Козин.

– Ну-у… с Козиным поступили несправедливо, – напомнил Знаменцев.

Марина покачала головой:

– Козин – бандит, мелкая сволочь. Или крупная – разницы нет. Козин не нужен никому. А Алена Игоревна – серьезный, реальный бизнесмен. Или бизнесвумен. Можете называть как угодно.

Знаменцев задумался.

– А если это выпад против Алены?

Марина замерла.

– Возможно. Но кто тогда – Фрид? Но он вроде человек другого полета, ему эта дешевая потасовка с педерастами не нужна. Вот если бы Алена влезла на его территорию…

Знаменцев развел руками. Всяких «если бы» оставалось чересчур много, а он пока не мог разобраться в простейшем: например, куда исчез Пол-Ален.

Розыск по всем отделениям милиции не дал ровно никаких результатов – В. И. Сабуров не числился ни в одном. Ясно, что Алена наседала на мужа, а тот, в свою очередь, пригрозил руководству ГУВД. И сделал он это весьма неприятным для Знаменцева образом – через министра.

«А ведь Марина, кажется, права…» Министр был поставлен в известность, что городские силы правопорядка не справились со своей основной задачей. В результате Знаменцев, ответственный за проведение Дня независимости, получил предупреждение о возможном увольнении. И вовсе не потому, что увидел генерала Доронина в столь неприглядном виде, а за вполне конкретный прокол.

«Вот только прокол этот – не мой, а мэрский…» Похоже, Лущенко, скорее всего по согласованию с Дорониным, и впрямь пытался подложить Знаменцева под карающий меч Фемиды вместо себя.

Артем почесал затылок. Вид у брата самой могущественной предпринимательницы был плачевный. Хлюпая разбитым носом и кося здоровым глазом, он смотрел на милиционеров и адвоката так затравленно и виновато, словно только что познал самые сомнительные радости однополой любви. Правая, неестественно вывернутая ладонью наружу рука висела плетью. Очевидно, при задержании крутили руки. Плюс ко всему, он подошел, хромая на обе ноги, а в спутанных редких волосах виднелись какие-то веточки, спички и даже окурок. Ну, и запах был еще тот…