Павел Астахов - Мэр

«Посмотрим, что он сегодня приготовил».

Павлов действительно почему-то возился со своими бумагами. Он то приподнимал одну пачку, то снова что-то доставал из портфеля. На самом деле пытливый наблюдатель сразу же понял бы, что адвокат переписывается с кем-то по телефону. Он быстро набирал нужные буквы на ощупь по памяти и отправлял. А затем, получив ответное сообщение, нырял в портфель, где читал его. И снова отправлял сообщение в ответ. Судья тем временем открыл свою тетрадку и приготовился сочинять новый стишок:

– Итак, продолжаем судебное заседание. На сегодня заявлены три свидетеля. Анечка, солнышко… – Он не стеснялся обращаться к своей секретарше таким образом, потому что пресса была удалена, а остальным было наплевать на то, какие у него отношения с секретарем. Он сладко, словно котик, поевший от пуза сметанки, улыбнулся: – Что там у нас с явкой?

Аня встала и выбежала в коридор, а через полминуты вернулась.

– Заварзин, член городской комиссии, Короткова, делопроизводитель администрации, и Куксо, финансист. Дмитрий Владимирович, там сотрудники просят его в первую очередь допросить.

– А почему его? Ну, если просят, тогда, пожалуй…

Но тут запротестовал Павлов:

– Ваша честь, позвольте! На прошлом заседании мы договорились, что будут представители комиссии и администрации. То есть Заварзин и Короткова. Именно их показания было бы разумнее послушать сейчас. После того, как мы уже выслушали руководителя комиссии, архитектора, закономерно было бы подтвердить или опровергнуть показания предыдущих свидетелей. Уважаемые коллеги, представители обвинения! Как вы на это смотрите?

Джунгаров и его помощник не понимали, к чему клонит адвокат, но прекрасно помнили, что Куксо нужно выжать, как апельсин в соковыжималке.

Однако и торопиться они не хотели. Только вчера вечером стало известно о том, что финансист найден и будет доставлен в суд. Подтверждение дали только что. Нужно было набросать хотя бы примерные вопросы. Пока дежурные свидетели будут давать показания, можно было не спеша подготовиться к допросу Куксо. Они пошептались, и Джунгаров поднялся навстречу оппоненту:

– Мы отнюдь не возражаем против такого порядка. Однако предлагаем все же сперва допросить Короткову, а затем Заварзина. – Для прокурора было принципиально важно не уступать адвокату ни в чем. Даже в порядке вызова свидетелей. Тем более это по-прежнему были свидетели обвинения.

Павлов сел и покачал головой, прошептав под нос что-то вроде «Да хоть всех сразу!». Его сейчас больше всего волновал Куксо. Лущенко тоже переживал и нервно барабанил карандашом по решетке, выбивая знакомую до боли военную мелодию вроде «Встречного марша». Он уже не дергал Павлова по пустякам и доверился ему полностью. Павлов продолжал перекладывать бумаги, прикрывая свою переписку с Аленой. Колтунов зевнул, прикрывая рот рукой: сказывалась ночная гулянка в клубе.

– Ага! Хорошо. Тогда давайте делопроизводителя. Пристав, пригласите Короткову!

Женщина дрожащим голосом рассказала суду о том, как была построена система прохождения документов в Администрации города. Она даже принесла с собой несколько амбарных книг, в которых отражалось все движение бумаг. Видя, что никто не задает ей вопросов, она вдруг разоткровенничалась и рассказала об особом стиле мэра Лущенко. Поскольку ей пришлось работать практически со всеми мэрами с тех пор, как только такая должность была введена в нашей стране, она хорошо знала каждого из них по манере отдавать указания и постановке резолюций. Так вот, делопроизводитель неожиданно поведала о том, что у Игоря Петровича было три цвета чернил, которыми он оставлял автографы. Черный, синий, зеленый. Мало кто знал, что любимый – вездеходный и всеразрешающий – зеленый цвет означал абсолютное «добро» на все возможные действия в рамках обращения. А вот черная резолюция «Разрешить!» вовсе не открывала все двери и кабинеты. Написанные синими чернилами указания принимались к исполнению только после дополнительного подтверждения в правовом департаменте и фактически были действительны только после второй подписи первого зама Сериканова.

Этот рассказ вызвал оживление и на некоторое время привлек внимание участников процесса. Лущенко почему-то покраснел, но вопросов даме задавать не стал. Только Колтунов вновь разродился эпиграммой: