Иржи Кратохвил - Бессмертная история, или Жизнь Сони Троцкой-Заммлер

Об этих трех пещерах не знала ни одна живая душа, они не соединялись с общедоступной системой пещер, и только подземная река Пунква нашла туда ход и наполняла помещения непрерывным загробным шепотом, заставляя статуи жить своей непристойной и темной жизнью. Внутрь можно было попасть в месте совершенно неожиданном, но Денис не уполномачивал меня рассказывать вам о нем.

— Ты единственная из людей, кому показал я свои творения, потому что они вообще не предназначены для человеческих глаз. Это мой разговор с Господом Богом.

Не знаю уж, что за беседы вел Денис с Господом, но среди статуй блаженных и их ублажающих, мучимых и их мучителей я отыскала и саму себя. И в соответствии с тем, как наши отношения переходили из одной стадии в другую, мое каменное воплощение переезжало из Рая в Чистилище, а из Чистилища — в Ад, где Денис придумывал для него разнообразные дьявольские муки: то на меня нападали дикие вепри, чтобы сначала обесчестить, а потом сожрать, то я оказывалась на самом потолке, замурованная в камень так, что виднелся один только полный страдания глаз, то из моих почек вырастало дерево, причем росло оно так быстро, что его верхние ветви торчали из глаз и изо рта, то он давил меня, словно тюбик зубной пасты, превращая в нечто уродливо-бесформенное. Я поняла, что Денис использует моего двойника для атаки на меня, подобно тому, как колдуны вуду прибегают к помощи глиняных фигурок.

И однажды, господа, это случилось. Денис пригласил меня на ужин в «Гранд». И велел поставить на наш стол подсвечники, вот оно как, и подать серебряные приборы, а еще цветы в вазах и корзине. А поскольку посетитель он был весьма уважаемый и любимый, то персонал ресторана всячески ему угождал, и официанты и официантки сияли, словно драгоценности, и все вокруг нас говорило о торжественности момента. Я не протестовала и ни о чем не спрашивала, и Денис тоже держался как ни в чем не бывало, и все-таки заметно было, что он по-прежнему недостаточно вооружен против моего ледяного равнодушия.

Когда мы поужинали, он заказал такси, и нас отвезли к нему домой, на виллу, расположенную в квартале Ирасека (бывшем квартале Масарика). И тут-то наконец золотая курочка снесла свое яичко, даже целых два: два обручальных кольца.

— Я отдаю себе отчет в том, кому предлагаю свою руку, и не строю никаких иллюзий. Но для меня было бы очень важно проводить с тобой каждый день, просыпаться рядом с тобой и знать, что у нас общая фамилия. А взамен я отдаю тебе все, чего добился в жизни старательный ваятель красноармейцев.

— Денис Котачек, а я и не догадывалась, сколько безвкусицы таится в твоей душе! Забудем же обо всем, чтобы завтра тебе не пришлось стыдиться!

Посреди ночи меня что-то разбудило. Я подошла к окну, отдернула штору и взглянула на город со второго этажа великолепной виллы. Где-то здесь стоял первый брненский дом инженера Томаша Паржизека. И Альжбетка въехала на своих санках под грузовик тоже где-то здесь. Я обернулась и увидела Дениса, который спал, и его розовощекое лицо было преисполнено покоя, достойного садовника, спящего под яблоней, как будто его не и переполняла адская любовь ко мне, как будто все его мучения были лишь мимолетным капризом, вызванным дурным пищеварением. А потом снова раздался звук, разбудивший меня.

Я знала, что в такой поздний ночной час мне не отыскать в Брно такси, поэтому пришлось растолкать Дениса. Он был вне себя от изумления, но моя настойчивость победила его сопротивление. Никогда еще не видел он меня такой неумолимой и уверенной.

— Что это за цирк? — допытывалась я.

— Откуда мне знать? Какой-то гэдээровский. Не то из Лейпцига, не то из Дрездена.

И опять послышался протяжный слоновий рев. Я ни минуты не сомневалась, что это ты, Бруно: так нетерпеливо и даже раздраженно мог извещать о своей страсти только ты! И разве не знаменательно было, что вот уже второй раз ты оказался в шкуре животного, которое трубит, когда любит?

Мы приехали в Жиденицы, где остановился цирк, он назывался Freundschaft [22] Дружба (нем.). , и принялись медленно объезжать его, а потом я подала Денису знак, и машина замерла.

— Исчезни, приятель, испарись, любовь моя!

Меня переполняло нетерпение, вот почему я была груба и ничего не могла с собой поделать. Как только Денис испарился, как только я увидела, что его машина сворачивает за угол, я ловко нырнула под край циркового шатра и оказалась в брезентовой конюшне, и у арабских жеребцов перехватило дыхание. Я осторожно огляделась по сторонам и снова выскользнула наружу, чтобы пройти мимо клеток с цирковыми хищниками (тигры, как один человек, вскочили на ноги, и двенадцать желтых глаз жадно следили за мной) к большому пузатому шатру, где надеялась отыскать пристанище слонов.