Виктор Андреев - Страдания юного Зингера. Рассказы разных десятилетий

Лоснящееся лицо мужчины блестело в свете, падающем от ларька; блудливая улыбка скользила по этому лицу.

А поодаль, уже в тени, другой — с брюшком — негромко и возмущенно басил:

— Купишь полкило колбасы, принесешь домой, а сын за один присест и умнет ее всю. Без хлеба. Ты представляешь? Всю разом! Где я денег возьму, чтобы прокормить его?!

Его худой слушатель с бородкой клинышком («Я такого на картинке в книге видел. Ну да, он на этого… на Дон Кихота похож. Точно») вдохновенно возвел очи горе:

— М-м… Я бы с хлебом и килограмм колбасы съел бы…

— Послушай, Ваня, сообразим? — вдруг услышал Иван чей-то голос.

Обернулся. Перед ним стояла когда-то, наверное, миловидная женщина. Сейчас лицо ее было фиолетово.

— Откуда вы меня знаете?

— А тебя что, и впрямь Ванькой звать? — хрипло рассмеялась женщина. — Вот и ладненько, мой сладенький… Понимаешь, Вань, похмелиться требуется, а денег — рупь всего. Скинемся?

Они вошли в магазин.

— Сколько берем? Одну?

Женщина, увидев в руках Ивана десятку, усмехнулась:

— Да ты что, Иван, в своем ли ты уме?! Одну! Ну ты и скажешь! На всю десятку бери! Или что, денег жалко? Дык ты не жалей, не жалей, не будь рабом бумажек! И поживее давай, а то скоро кончится!

Взяли четыре «бормотухи». Подцепив две, женщина повеселела. Едва вышли из магазина — заторопила Ивана:

— Ну, давай, давай, открывай же! Горит все внутри. Не томи душу!

— То есть как? — удивился неподдельно Иван. — Прямо здесь? Нет, нет. Я что, алкоголик, по-твоему?

— А я — алкоголик?! — взвизгнула женщина. — И откуда ты только взялся, чурка безмозглая?!

Она решительно направилась к пивному ларьку, по-хозяйски взяла у продавца две пустые кружки, вернулась к столику, приказала:

— Разливай!

Иван, взглянув на ее дрожащие, с проступившими жилами руки, подчинился.

Осушив полкружки, женщина блаженно улыбнулась.

— Ну вот, совсем другое дело… А меня, Ванечка, Светой звать, — сказала певуче. — Будем, значит, знакомы. И — твое здоровье, Ванюша! Да не оглядывайся ты по сторонам, дурачок. Все законно. На свои всё ж таки пьем. — Допив кружку, тотчас протянула ее Ивану: — И не будь жмотом, доливай. Кому сказано?!

Иван опять подчинился. А когда прикончили всю бутылку, Света сказала мечтательно:

— Угостили бы вы, кавалер, даму сигареткой!

Они закурили.

— И чего ты пуганый такой, Ванечка? Милиции, што ль, опасаешься? Так ее здесь нет, не боись. И вообще, нервы надо гард э . — Окинула Ивана полупрезрительным взглядом. — Вот у нас, у баб-с, есть поговорка: не суетись под клиентом. И ты, Ванюша, не суетись. Нет здесь никаких ментов, верь мне, я-то уж наточно знаю. И к тому же пятница сегодня как-никак. Уикэнд то есть, как у нас, в пипле, говорят. — Женщина захихикала. — У меня один знакомый есть, Робинзоном звать… А что, имя как имя… Так вот, он себя пятницей ощущает. Как пятница, говорит, не могу с собой ничего поделать, душа выпить просит, и всё тут… И нажрется обычно как свинья. Он даже к врачу, к психиатору, ходил. А тот сказал: пить надо бросать… А как бросишь? — скажи, Вань. Это ведь что же, ложись просто и помирай… — Женщина снова захихикала.

Иван, не слушая и не отвечая, смотрел на Светлану. Ему казалось, что он знает ее давно. Давным-давно… Они вместе учились, и он был влюблен в нее, в Светочку… Что же делает с людьми жизнь? Как же так? За что?

— Ну что ты на меня уставился, малахольный?! Узоров на мне нет! — Светлана опять была раздражена. — Разливай вторую! Давай, не жмись! Ну!

— Нет, — сказал Иван решительно. — Здесь не буду!

— Кто ж тебя напугал так, а, Ваня?! Говорю тебе: не боись, на свои пьем! И ментов у нас нет. Зачем мне тебе врать-то, а? Ну, чего ты затихарился, истукан недоделанный?

— Нет. Здесь не буду! — повторил Иван.

— И откуда ты только свалился на мою голову на разнесчастную? — засмеялась кокетливо женщина и провела мизинцем правой руки под глазами, пытаясь разгладить морщины. — Ладно, считай, Ваня, что уговорил, пошли ко мне. Здесь недалеко…

Она пошла от ларька, взяв одну бутылку. Иван — с двумя бутылками в обеих руках — побрел рядом. Церковь удалялась, заваливаясь набок. В сырых потемках деревня выглядела сиротливо — словно здесь и не живет никто. От мокрой травы штанины внизу стали неприятно тяжелыми. Ноги скользили, разъезжались. Деревья целились острыми ветками в глаза. Тонкий ломкий ноготь месяца (кальция не хватает?) с трудом продирался сквозь небесную муть. Редко-редко попадались прохожие, будто возникал из полутьмы все один и тот же человек.