Екатерина Перченкова - Прокотиков (сборник)

– Нет, – признался я. – Я здесь впервые.

– Она-м называется м-блюющий в море м-мужик, – сказал старик, расчесывая ногтями собственную шею. – Вон – нос-м, лоб-м, эти скалы – плечи. Берег – его задница. Вон тот выступ-м – верхняя губа. А м-буруны под ней – блевотина. М-похож?

– А еще какие есть здесь достопримечательности? – спросил я. Мяукающее заикание старика начинало меня раздражать.

– М-помилуйте, – рассмеялся старик. – Это обычная м-деревня. Какие тут могут быть достопримечательности? Здесь живут те, которые никого не хотят видеть. М-найдите на карте еще одну деревню, в которой нет ничего примечательного! Таких больше нет. Ни залива, ни нормального пляжа, ни гор над ним, ни особенного вида, ничего. Здесь ничего нет. Живут здесь те, кому ничего не нужно. Приезжают сюда разнообразные м-никто. Вот вы м-кто?

– Художник, – сказал я. – Но плохой художник. Никто, если следовать вашим рассуждениям.

– Да м-хоть любой, – махнул рукой старик. – Что тут рисовать?

Я бы нарисовал море. В нем и в самом деле не было ничего необычного. Волны, волны и волны. И серо-сине-зеленые мазки до горизонта в зависимости от того, что сверху – облака или чистое небо. Пахло рыбой, водорослями и еще чем-то пряным. Вот только рисовать я не умею. Набил ящик эскизами, купленными на рынке. Выбирал самые плохие. Чтобы мазня мазней.

– Скажите, а вы м-верите в нечистую силу? – спросил меня старик. – А в колдовство-м?

– Зачем мне это? – допил я пиво. – Я верю в море. В небо. В ветер. В это пиво. Нет, в пиво я уже не верю. Сейчас возьму еще бутылку и снова буду верить. Зачем мне ваша нечистая сила?

– М-неправильный вопрос, – проговорил старик. – Зачем м-мы нечистой силе, вот как нужно его ставить.

– Не нужно ничего ставить, – лениво пробормотал я. – Все, что требует установки, пусть остается неустановленным. Естественность – навсегда. Нечистая сила… Мне гораздо больше нравится чистая сила. Вот как эта девушка.

Она вышла из воды, выкрутила волосы, накинула халат и стала вытаскивать и выкручивать из-под него купальник. Чем-то напомнила мне Пуэллу. Такая же тонкая и одновременно сильная. Как пружина. Жаль, что далековата. Вот было бы смешно, если бы она оказалась Пуэллой. Это значило бы, что я ничего о ней так и не понял. Если я не ошибаюсь, она сейчас шерстит записи с камер на всех главных вокзалах Теллуса. Или занимается похоронами собственного папеньки. Куда ты направишься потом? Я так старательно рассказывал тебе, что не люблю жару и толпы туристов, что именно там ты и должна меня искать.

– Это м-моя дочь, – процедил сквозь зубы мой сосед по лавочке.

– Пойдемте, – сказала она, приблизившись.

Я узнал дочь хозяйки – Ангизу.

– Пойдемте, папочка не живет с нами уже десять лет, но до сих пор не только тянет с матери деньги, но и выслеживает наших жильцов и пытается вымазать нас в грязи.

– М-вас незачем-м м-мазать, – затрясся от ненависти, почему-то встал на четвереньки старик. – Вы и…

– Пойдемте, – взяла она меня за руку.

– Четыреста двадцать пять ступеней, – напомнил я.

– Эта семейка… – заскулил за спиной старик. – М-м-мерзость!

– Четыреста десять, – поправила она меня. – Еще пятнадцать – с набережной до пляжа. Я люблю точность.

«А еще что ты любишь?» – готово было сорваться у меня с языка, но я промолчал. Она и в самом деле была сложена почти так же, как и Пуэлла. Конечно, ей было далеко до не только дочери, но и ученицы Менториса, но зато в ней чувствовалась какая-то живая дикость. К тому же она была моложе Пуэллы лет на десять. Свежесть ее кожи поражала. А уж сама мысль, что отсчитывающая стройными ногами ступени передо мной девчонка обнажена под коротким халатом, окрашивала суету последних трех дней какими-то новыми красками.

– Он здоров? – спросил я о старике.

– Да, – пожала она плечами, отчего халатик задрался. – Пил. Да и теперь пьет. Но есть какие-то ограничения в голове. Есть. Вот, Лео кое-что от него взял. Но Лео безобиден. Да и он тоже. Он тихий.

– Я тоже тихий, – сказал я.

– Бывают тихие художники? – спросила она.

– Художники почти ничем не отличаются от людей, – соврал я. – Но я плохой художник.

– Вот те на, – огорчилась Ангуза. – А я уж хотела попросить вас нарисовать меня. На фоне моря.

– Море у меня есть, – припомнил я. – Уже нарисованное. Давайте приклеим вашу фотографию.

– Ищете легких путей? – спросила она.

– Хорошо, – согласился я, – давайте приклеим вас.

– Тогда незачем брать нарисованное море, – завершила она разговор. – Оно уже есть. И я приклеена к нему. Намертво.