Мухаммед Аль-Али - Произвол

— Как — не устала? Какой труд без пота? — возразила Самира. — Наше умение спасает нас от бедности, это— наша жизнь. Мы приносим людям радость, хотя часто сами страдаем. Вот вчера, когда я танцевала, а муж бил в барабан, наш двухлетний сынишка в шатре метался в жару и бреду. Я шла по канату, но сама думала о больном сыне. И вдруг мне послышался его плач, и я чуть не упала, по вынуждена была идти дальше по канату — ведь это моя работа. С трудом дождалась конца выступления. Так что не думайте, что только вы страдаете, а мы живем в вечном празднике. Одни испытывают муки от бедности, другие — от страха, угнетения, болезней, да еще от усталости.

Тут Ум-Омар принялась нахваливать искусство цыган. А Фатима переводила недоверчивый взгляд с соседки на красавицу-цыганку.

— Что это за работа такая, сестра моя, Ум-Омар? — спросила она, хотя в глубине души не могла не восторгаться услышанным. — Танцевать перед народом!

— Танцевать не стыдно! — гневно произнесла Самира. — Так мы на жизнь зарабатываем. Танец, — искусство древнее, и не каждый может его понять. Вспомни хотя бы свирель пророка Дауда. Ведь это он смастерил ее, а мы теперь играем на этой свирели.

— Не болтай! — в сердцах крикнула Фатима. — Пророк велик, ему молятся! Станет он мастерить дудки! Кощунствуешь!

— Да, это правда. Дауд смастерил свирель, — поддержала цыганку Ум-Омар. — Правда, что это за свирель, мы не знаем. Шейх Абдеррахман об этом ничего не говорил.

Самира принялась подробно объяснять:

— Свирель — дудка, в которую дуют. Чего тут не знать! И придумал ее Дауд. Он — дед цыган, от него они и пошли. Слышала вчера, как брат мой искусно играл на свирели? Всем очень понравилось. Моложе меня, а успел уже жениться и обзавестись детьми. Девочка, которая танцевала, — его старшая дочь! Это отец научил ее так прекрасно танцевать. Чему выучишься в детстве, то на всю жизнь останется… Заговорилась я тут с вами, ох, пора мне, — заторопилась Самира и стала прощаться. — Спасибо вам за гостеприимство да за ласку.

Она направилась к двери, но вдруг поспешно вернулась:

— О аллах! Совсем забыла! Не дадите ли вы мне капель для больного сына?

Взяв капли, Самира на прощание сказала Мухаммеду:

— Приходи к нам в шатер, я тебе погадаю и вытатуирую на руке имя.

— Непременно приду, — обрадовался мальчик.

— Только посмей! — прикрикнула на сына мать. — Клянусь аллахом, я ножом вырежу твою татуировку!

Нрав у матери был крутой, и мальчик с грустью смотрел вслед цыганкам, а Самира, удаляясь, все манила и манила его рукой.

Мухаммед никак не мог понять, почему мать запретила ему идти к цыганам, ведь все ходили: мужчины, ребятишки, даже женщины. И ой обиженно выпалил:

— Не дашь мне яиц, чтобы заплатить цыганке, я отца попрошу. А имя свое все равно вытатуирую.

— Ладно, — примиряюще сказала мать. — Иди. Я никогда ни в чем тебе не отказывала. Вот и избаловала на свою голову. Только возвращайся побыстрее. Надо еще овец попасти и подоить.

Мухаммед пошел в курятник и, взяв яйца, вместе с другом отправился к цыганам. По дороге к ним присоединились еще ребята.

Шатры стояли кругом: так собакам легче их сторожить и ослы не разбегались ночью. В таборе царило необычайное оживление. У шатра, к которому подошли ребята, стояла цыганка в окружении девушек.

— Ты слишком маленькую дырочку проколола мне в носу, украшения едва влезают.

— Больше нельзя, красавица, — отвечала цыганка. — Нос порвется.

— А у меня уши распухли после того, как ты их проколола, — жаловалась другая.

— Не расстраивайся, красавица, — успокаивала ее цыганка, — через день-другой все пройдет.

Затем девушки стали прицениваться к украшениям, которые продавали цыганки. А юноши, пользуясь тем, что цыгане-мужчины заняты работой, любезничали с молодыми цыганками.

Большинство желало сделать себе татуировку. Чуть ли не из каждого шатра доносились жалобные крики ребят, когда их кололи иглами. Мухаммед подошел к той самой цыганке, которая приходила за молоком, и отдал ей яйца. Она спросила его имя, а потом что-то невнятно забормотала себе под нос, то и дело поминая имя пророка Мухаммеда. В это время подъехала машина, и в таборе поднялся невероятный переполох. Мужчины тут же прекратили работу. Собаки мгновенно сорвались со своих мест. Еще громче закричал больной ребенок. Управляющий сразу узнал машину бека и стремглав бросился к ней. За ним едва поспевал староста. За рулем сидел сам бек, рядом — вооруженный бедуин. Выбежала Нофа, учтиво приглашая бека на чашку кофе.