Барбара Кингсолвер - Лакуна

Кто-то из мальчишек сказал, что художник снова уезжает. Сеньор Альва говорит, что хотят устроить большую выставку его работ в музее в Нью-Йорке. Но его картины — на стенах Мехико. Разве можно их отсюда забрать?

Он уехал. Сеньора Альву забрал с собой. В забытой белой земле у основания стены у орла нет ни кактуса, ни змеи, и ему никак не найти дом. История Мексики ждет своего начала.

Для сына, выбившегося из колеи, мать нашла другую и направила его на путь истинный. «Обратной дороги нет», — заключила она, подняв бокал. Так что отступать некуда.

Поезд идет на север от Мехико. В убогих пустынных городках вдоль вагонов бегут дети и тянут руки к окошкам. Городки сменяются каменистыми равнинами, где уже никто не живет. Остроконечные агавы торчат точно когтистые лапы чудовища, заключенного в подземелье. Вечером свет иссякает, и земля меняет цвет сперва на темно-коричневый, потом на оттенок высохшей крови и, наконец, становится чернильной. Утром краски возвращаются, вновь проступая на широкой, похожей на фреску равнине.

В купе еще один пассажир, американец по фамилии Грин; он сел в Уичапане. Еще не стар, но уставился в окно, точно старик, покачиваясь в такт чемоданам над головой и воде в стакане, который держит в руке. Каждый час отхлебывает по маленькому глотку, будто это последняя вода на земле. Иногда ночью вдалеке мелькают огни, одинокие, как свечи. Нефтяные скважины, сжигающие ненужный газ.

Вчера вечером проходивший мимо проводник сообщил, что через три часа граница, а сейчас уже полночь и он имеет честь пожелать нам благополучия в новом году. Он шагал по вагону, повторяя одни и те же слова и свое честное пожелание.

С Новым годом, мистер Грин.

Перед самой границей показались пекановые сады, темные купы деревьев, ветки которых были наполовину в тени, а на другую половину на свету, выхваченные из мрака фонарями лущильных машин. Люди работают там глухой ночью, утром нового года. Поезд вздохнул и остановился на границе, дожидаясь, пока таможенники придут на службу. В белеющем небе показалась тонкая полоска реки, по берегам которой бродили собаки; их загнутые бубликом хвосты отражались в серой глади воды. Берега замусорены: доски, железо, обрывки просмоленной бумаги. На рассвете среди груд мусора появляются дети, и оказывается, что это не свалка, а дрянной городишко. Следом из хибарок выходят женщины и, наконец, мужчины: выпрямляются, потягиваются, схватившись руками за поясницу, поддергивают штаны, мочатся в канаву. Присаживаются на корточки на берегу, чтобы умыться.

Старики, тощие как скелеты, шаркают вдоль стоящего поезда, заглядывают в окна. Стоят и не уходят, пока полицейские палками не отгонят их от бронированных вагонов. Кажется, эти люди достигли крайней степени нищеты; они беднее попрошаек и borrachos [96] Пьянчуга, пропойца ( исп.). из Мехико: у тех по крайней мере всегда наготове революционная баллада, которую они и напевают себе под нос, уронив голову на грудь и опершись о дверной косяк. Здесь кончается Мексика, мир и первая глава. Путешествие на поезде похоже на глубокую узкую пещеру в море. Если повезет, с другой стороны окажется выход в какое-то новое место. Но не здесь.

За пять дней поезд миновал множество низших миров. Покрытые травой холмы, темные болота растущих деревьев. Сейчас за окном не видно ничего, кроме бескрайних, как море, полей сухих деревьев. Ни одного зеленого листа. Гринго читают журналы, не обращая внимания, что в их мире не осталось ничего живого. Только мексиканцы с беспокойством смотрят в окно. Женщина с четырьмя детьми — единственные, кто проделал тот же невообразимо долгий путь из самого Мехико. Сегодня, когда поезд проезжал мост над ущельем, по которому текла река, она заставила детей затянуть песню в честь Праздника трех королей, чтобы малыши не плакали. Женщина достала из сумки rosca; из бумажного свертка на потертые бархатные сиденья посыпались крошки. Семейство приникло друг к другу, отгородившись от всех, чтобы отметить свой маленький праздник.

Сегодня человеческий груз в целости и сохранности наконец-то прибыл на вокзал Юнион-стейшн. Стоял лютый холод: шагнул из вагона — и кажется, будто тебя бросили в ледяную воду и велели ее вдохнуть. Мексиканка с детьми боязливо поставила ногу на перрон, точно улитка, ощупывающая дорогу. Она так перепугалась стужи, что завернула детей в платки, как тамале, и подтолкнула вперед, к вокзалу. Adiós.