Барбара Кингсолвер - Лакуна

— С чего они взяли, что это швейцарская кухня? — поинтересовался я, изучая меню.

— Потому что блюда очень жирные. Братвурст, который здесь почему-то называют сосиской. В общем, еда немецкая, но строго соблюдает нейтралитет.

У Арти ирония на посылках у безразличия. Ничто не способно его взволновать. Разве что сообщение, что некто работал с Троцким. Голд разглядывал контракт на новую книгу сквозь густой дым сигареты.

— Условия в целом неплохие. Жаль, что приходится морочиться с этой бумажкой об антикоммунизме.

— Ничего, я все подпишу. Надеюсь только, что они не попросят меня отречься от чего-то более существенного.

— Например?

— От кофе с сахаром. Бешеной ярости. Замыслов убийства, которые я никогда не смогу воплотить. Ну и так далее.

— Трудно карать за такие преступления. В противном случае мы все бы уже давно гнили в кутузке. Кроме Элеоноры Рузвельт.

К нам направилась одна из официанток с белокурыми косами — точная копия той, что усадила нас за столик у окна.

— В кутузке, — повторил я.

— Обычное слово. Обозначает тюрьму. Для молодого писателя вы не очень-то разбираетесь в американском сленге.

— Я его так толком и не освоил. Впрочем, вам по долгу службы наверняка не раз приходилось его слышать. От актеров и музыкантов.

— О да. От них только и слышишь: «Арти, где капуста?» Башли, зеленые, бабки, множество синонимов того, с чем у них сейчас туговато.

Наша доярка достала из кармана фартука блокнот и карандаш и тут же уронила. Готов поклясться, что специально. Наклонилась его поднять: ресницы полуопущены, из кружевного декольте выглядывает грудь. Господи боже, сказала бы миссис Браун. Откуда берутся эти очаровательные создания? Арти их притягивает, что ли?

— Ну-ка, куколка, расскажи нам, что у вас в меню съедобного. Да поклянись, что мы увидим твое хорошенькое личико ровно через тридцать секунд, когда ты принесешь нам кофе. И не жалей сахару для моего друга.

Арти в своем репертуаре.

— У вас особый выговор, — продолжил он, когда официантка ушла. — Я это заметил, еще когда мы в первый раз беседовали по телефону. Вы говорите чисто, но с небольшим акцентом. Как Гэри Купер. Американец, да не тот.

— В Мексике мне указывают на то же самое: по-испански я говорю с легким акцентом. Вечный иностранец.

— Едва ли стоит это исправлять. Я имею в виду, то, как вы говорите и пишете. Надо же нам как-то зарабатывать.

— Причем моя мать в этом вовсе не виновата, уж она-то мастерски владела сленгом. Просто превосходно. Кстати, сегодня ее день рождения. В этот день я всегда водил ее в кафе.

— С днем рождения, миссис Шеперд. Сколько ей?

— Она вечно молода. Мать погибла в 1938-м.

— Соболезную. Как это случилось?

— Авария в Мехико. Она тогда встречалась с репортером, и они ехали на аэродром взглянуть на Говарда Хьюза.

— Помирать, так с музыкой. Я не имел в виду ничего плохого.

— Вы правы. Она и жила с размахом. И умерла так же. Мне ее не хватает.

— Кстати, вы упомянули о замыслах убийства, которые вам никогда не хватит духу воплотить. Вы ничего не хотите мне рассказать как вашему адвокату?

— Да все как обычно. Репортеры. Весной их сплетни доводили мою секретаршу до отчаяния. Люди к ней несправедливы. Да и от друзей сочувствия не дождешься.

— Тогда понятно. Свобода печати означает, что она вольна безо всяких причин сломать жизнь человеку. — Он просматривал меню так же внимательно, как контракт с издательством, читал даже то, что напечатано мелким шрифтом. Закончив, закрыл папку.

— Кстати, поздравляю с новой книгой. Как я и говорил, условия отличные. Вы получите кругленькую сумму. А сейчас я хочу задать вам личный вопрос, но по долгу службы, как человек, чья обязанность — оберегать вас и заботиться о вашем благополучии.

— Валяйте.

— Я помню, что миссис Браун, грубо говоря, не в вашем вкусе. Вы как-то упомянули, что я один из немногих, кому это известно. Еще об этом знают в комиссии по военной службе. Признайтесь — и я надеюсь, что ответ будет отрицательным, — знает ли об этом еще кто-то?

— Может, еще пара человек. Но мы давно не виделись. Кажется, я ничего не скрываю, но и не афиширую. Мне трудно обсуждать такие вещи здесь, в кафе.

Арти поднял руку, отхлебнул глоток кофе:

— Я вовсе не хотел вас обидеть.

— Вы боитесь за мою безопасность?

— Да. Скажем так: я опасаюсь, что правда может выплыть наружу. Вдруг кому-то взбредет в голову вас шантажировать. И я сейчас даже не о корпорации «Сознательность». У меня бывали клиенты в вашем положении.