Барбара Кингсолвер - Лакуна

— Что ж, Бог в помощь.

Аминь. Теперь же Тому пришлось выслушать заявление Конгресса, будто несчастные холсты и краски представляют опасность для всего западного мира. Наши лучшие художники — угроза. Одного даже осудили за то, что он уговорил Рузвельта прийти на помощь Советскому Союзу и Великобритании, после того как Гитлер напал на Россию. Хотя Рузвельт так и поступил.

Звон вязальных спиц, шорох шин по прелой листве. В ромбе пространства внутри автомобиля на удивление спокойно, точно в домике, несущемся сквозь тоннель темноты. Миссис Браун довязала носок и снова заговорила:

— Не все картины было трудно понять. Встречались и очень простые. Мне показалось, что сильнее всего публику разозлили те, на которых изображены кладбища и многоквартирные дома. Гораздо больше других, похожих на брызги красок.

— Гульельми и иже с ним.

— Почему вы так думаете?

— Конгресс обязан делать вид, будто все в порядке. Выставка должна была объехать весь мир. Нельзя же допустить, чтобы иностранцы видели, что у нас цветет расовая дискриминация и стоят ветхие лачуги.

— Господи боже мой, мистер Шеперд, да вся Европа лежит в руинах. В новостях передают, что в Берлине вырыли две тысячи могил для тех, кто к весне умрет от голода.

В темноте, словно два ярких глаза, вспыхнули фары встречной машины.

— Пришлось копать, пока земля не замерзла, — добавила миссис Браун.

— Я понял.

— И в Лондоне не лучше. Я читала, что там на каждого члена семьи положено всего-навсего четыре унции пряжи и два ярда ткани в год. Они, наверно, ходят совсем раздетые. Что дурного в том, что тамошние жители узнают о наших бедах?

— Пять лет военной цензуры дают о себе знать. Привычка — вторая натура. Мы мастерски научились делать вид, что у нас все в полном порядке. Вы разве не согласны?

— С чем?

— Что опасно показывать свои слабые места. У Джерри и Токийской Розы [202] Токийская роза — общее прозвище, которое во время Второй мировой войны союзные войска дали примерно дюжине англоговорящих женщин-ведущих японского радио, чьи передачи были призваны деморализовать войска противника. ушки на макушке. Болтать — врагу помогать.

— Так было раньше. Но война окончилась.

— Верно. Но если благодаря ей картины будут радовать глаз, а люди перестанут ныть, то, пожалуй, у них возникнет соблазн воевать каждые пять лет.

— Как вам не стыдно, мистер Шеперд! Это не повод для шуток. Нельзя же все время повторять, что в стране все прекрасно. Потому что, сэр, между нами говоря, это совсем не так. — Спицы лязгали в темноте; должно быть, миссис Браун вела узор на ощупь.

— Помните первый совет, который вы мне дали?

Она задумалась.

— Вы про тушеное мясо в пансионе миссис Битл?

— Нет, про книги.

— Никогда я вам ничего не советовала.

— Советовали. В самом первом письме. Вы упомянули, что Том Вулф угодил в переделку, потому что разболтал ашвиллские сплетни, а мне хватило ума перенести действие в Мексику. И вот что вы сказали: людям нравится читать о грехах и ошибках, лишь бы не о своих собственных.

— Но это же не значит, что нужно вообще их не замечать, — возразила миссис Браун. — Что антиамериканского в картине, на которой изображена печаль?

— Не знаю. Но власти не хотят видеть волны в тихой заводи родины.

На несколько минут миссис Браун сосредоточилась на носке, старательно храня молчание, но в конце концов не выдержала:

— Если стоишь в куче навоза, кто-то должен признаться, что она воняет. А конгрессмены уверяют нас, будто это не выгребная яма, а луг с лютиками. И художников заставляют врать.

— Хорошо, но что если обязанность художника — всего лишь развлекать публику? Отвлекать от вони, называя выгребную яму лугом. Что в этом дурного?

— Тогда никто не выберется из этой кучи. Вот что плохо. Так и будут стоять по колено в навозе, наперебой нахваливая лютики.

— Я пишу исторические романы. Не хочу вас разочаровывать, но луга с лютиками как раз по моей части.

— Чушь. Не думаете же вы, мистер Шеперд, что я вас плохо знаю?

— Хорошо ли вы меня знаете? Пожалуй, да. Неплохо.

— Именно так. Вы добрее к детям, чем их собственные родители. Вы берете в дом уличных кошек, даже самых паршивых. Вас огорчает дискриминация негров. Вы читаете больше газет, чем сам мистер Херст, хотя все, о чем они пишут, вас бесконечно раздражает. Но вы упорно стараетесь отыскать в этой грязи хоть одну жемчужину. Известие о победе простых людей или о падении тирана.