Кейт Аткинсон - Человеческий крокет

С возрастом Одри пристрастилась к мистике и универсализму и пришла к выводу, что любой мужчина, женщина и ребенок, любой зверь, любое растение — воплощение единства мироздания и предмет благоговения. Надо полагать, не ошибалась.

В 1962 году Кармен на седьмом месяце беременности, а с нею и Хук погибли в автокатастрофе.

Юнис вышла за инженера, но запланированных двоих детей так и не родила. Работала геологом в нефтяной компании, зарывалась в недра истории земли, но затем жизнь ее приняла решительно иной оборот, и она стала членом парламента от либеральных демократов. Умерла в пятьдесят два года от рака легких, и на похоронах ее царили редкая теплота и сердечность. Я по ней скучаю.

Хилари стала юрисконсультом, вышла за врача, родила двоих детей, развелась с врачом, вышла за журналиста, родила еще одного (слегка умственно отсталого), стала адвокатом, развелась с журналистом, стала человеком. И моей подругой.

До чего простыми, вероятно, мнятся наши жизни богам, сверху вниз взирающим на землю.

Чарльз уехал в Америку и поселился на Западном побережье, где ставил дешевое фантастическое кино, бранимое критиками и в целом безнадежно провальное, однако со временем ставшее культовым, и на седьмом десятке его постоянно звали на ретроспективы, ток-шоу и в лекционные туры, даже сняли о нем многосерийный телефильм. Чарльз прошел сквозь строй красивых светловолосых жен и красивых светловолосых детей и наслаждался жизнью безмерно.

Дебби и Гордон прожили в сносном счастье до конца своих дней. Их ребенок, моя сестра Рене, выросла совершенно нормальной жизнерадостной особой и работает старшим секретарем в конторе Хилари.

О Малькольме Любете я тоже могу порассказать. Отчалив в будущее, он исколесил всю Европу. Был разнорабочим в парижской больнице, задержался в Гамбурге, жил с какой-то женщиной в Западном Берлине, затем год провел в коммуне художников на Корфу.

В конце концов он вернулся в Лондон, занялся музыкальным бизнесом, стал менеджером группы подростков из Гулля, зубастых и волосатых, но практически лишенных музыкальных талантов; подростки эти в итоге оказались королями горы. Малькольм тогда уже обильно злоупотреблял алкоголем и наркотиками.

В последний раз я видела его в фулэмском пабе в 1967-м — он был очень пьян и угрюм, но, когда он предложил мне остаться на ночь, я согласилась, поскольку на дворе был 1967-й, а я тогда спала со всеми подряд.

Он, конечно, очень изменился — наверное, стал тем человеком, которого раньше прятал в себе.

В постели, в умопомрачительно захламленной челсийской квартирке с садом, руки его были как мрамор, плоть как лед. Секс с Малькольмом Любетом походил на пляску смерти.

— Я всегда тебя хотел, — прошептал он, — просто не знал, как тебе сказать. — (Разумеется, тогда уже было поздно.) — Мы так похожи, — вздыхал он; а по-моему, не очень.

Он умер полгода спустя при обстоятельствах до того грязных, что расследование превратилось в cause célèbre. [105] Зд.: публичный скандал (фр.). С тех пор я ношу его внутри, в глубоком тайнике (в сердце, где живет и моя мать). Человек незрим, но это не значит, что его нет.

Винни протянула целый век, пережила и Гордона, и Дебби, обитала в «Ардене» в обществе той или иной помощницы. Наступление нового тысячелетия и сотенный юбилей Винниделия отпраздновала превращением в кошку — маленькую, черепаховую, растворившуюся в ночи. Вероятно. Под конец я приехала за ней ухаживать и как-то так вышло, что осталась. Это все-таки мой дом.

Я тогда уже добилась успеха — писала исторические любовные романы (псевдонимов не сочиняла, у меня и так подходящее имечко), а работать в «Ардене» — самое оно. Устроила себе кабинет в столовой и наняла человека, который привел в порядок сад и подстриг изгородь, чтоб мне видна была леди Дуб. Двадцать первого столетия ей почти не досталось — она погибла от какой-то смертоносной гнили. Я смотрела, как ее рубили, впрочем и не рубили даже, отрезали ветки и громадными визгливыми бензопилами распилили ствол. Я смотрела, как она умирает, и плакала.

Моя дочь Имоджен переехала ко мне и влилась в ряды так называемого древесного племени, которое обосновалось в Боскрамском лесу и готовилось сражаться с дорожными строителями, замыслившими Глиблендскую кольцевую дорогу. Я туда иногда заезжала, привозила им пакеты с едой, видеокамеры, электронную почту, что угодно. С приближением финальной битвы я ночами лежала в постели, психуя за воздушное свое дитя, что шныряет в кронах, лазит по паутинам и болтается на ветвях в какой-то сбруе, точно неопрятный Питер Пэн. Ее несколько раз арестовывали, в конце концов велели не нарушать общественный порядок, а когда она встала на дыбы, ее ненадолго отправили в тюрьму.