Стефан Мендель-энк - Три обезьяны

Жаль, что в тот день меня не было вместе со всеми. Вся община собралась перед хрипящим радио, некоторые бегали звонить родственникам в Израиль, на полу играли дети в теплых свитерах. Я мог быть одним из них, и папа мог бы подозвать меня и Рафаэля к себе, посадить нас на колени и объяснить, что случилось. Рассказать о шоковых атаках с севера и с юга, о наших войсках, которые отступали, спина к спине, о штабе в Иерусалиме, где наши самые острые умы и мужественные сердца делали все, что могли, чтобы предотвратить невозможное поражение.

89, 90, 91. Темная комната. 102, 103, 104. Нервные политики. 117, 118, 119. Жалкие новости с фронта. Голда прикуривала одну сигарету от другой и обзывала своих министров идиотами. Они не сумели учуять в воздухе запах войны, а теперь им не удалось быстро получить план от США. Еще несколько часов, и страну уничтожат, а ничего радикального не происходит. Голда предвидела кровавую баню. Может быть, наши враги проявят больше милосердия, если мы сдадимся прямо сейчас. Да, решила она, пусть будет так. Она стояла с трубкой в руке, когда я ворвался в комнату и закричал: «Подождите». Полковник засмеялся надо мной. Голда велела ему замолчать, пусть мальчик скажет. Между тем висящая на стене карта у нас за спиной сменяется черно-белыми фотографиями пионеров, которые пробираются по негостеприимной пустыне, мимо проносятся военные составы, нацисты с автоматами толкают перед собой пленных, и Бен-Гурион в музее Тель-Авива, и солдаты у Стены плача, и дедушка с мамэ на отдыхе в Нетании, и светлые, темные, европейские и восточные дети вместе в детском саду, и все встают в ряд и поют гимн Израиля «Атиква».

Я вытер лицо тыльной стороной ладони. На откидной крышке под моим подбородком образовалось лужа слюны величиной в пятикроновую монету. Сердце быстро билось. Я посмотрел прямо вперед поверх рядов и попытался найти такую позу, чтобы почувствовать себя уверенно и независимо, а не скованно, но у меня ничего не получилось. Сунув руки в карманы, я вышел.

Я выглянул в вестибюль и посмотрел в сторону входа, где была контора Заддинского. Зайдя в туалет, увидел, что все кабинки заняты.

Мирра с подружками играла на лестнице в салки. Когда я спросил, не видела ли она папу, она покачала головой.

Я поднялся по лестнице, держась за черные пластмассовые перила. Двери в банкетный зал были заперты. В деревянных креслах у входа никого не было.

В одной из классных комнат на третьем этаже несколько столов составили в два ряда и поставили их торцом к кафедре. Маленькие дети собирали мозаику и пазлы с текстом на иврите и английском. На стуле рядом с доской лежала кипа специальных летних выпусков «Иллюстрированных классиков» 1977 года.

Номер был посвящен исходу из Египта, и община закупила сотню экземпляров. Они валялись под диваном внизу, в пабе, в углах за сценой в актовом зале, и были единственным периодическим изданием, которое выдавали в библиотеке дальше по коридору. Когда я был младше, я мог одолеть только первую половину. Все шло хорошо, пока Моисей был маленьким и жил как принц. Но потом, когда он узнавал, кто он на самом деле, убивал жестокого тирана, прятался в пустыне, беседовал с Богом и возвращался, чтобы освободить свой народ, мне приходилось прекращать чтение. На картинке фараон был совершенно лысым и с пронзительными глазами, которые становились все злее по мере того, как его раздражали упрямые израильтяне. Я знал, что не смогу заснуть, если буду слишком много смотреть на него. Иногда я держал журнал перед собой, открывал страницу в конце, смотрел в ужасные глаза фараона и захлопывал журнал.

Через открытое окно доносился сильный запах фритюра из китайских ресторанов. Юнатан Фридкин сидел с Санной Грин и Александрой в дальнем углу класса. Он помахал мне: в руках у него была колода карт. На столе лежали блокнот, наполовину съеденный двойной бутерброд и опрокинувшийся пластмассовый стаканчик из-под апельсинового сока. На его ребрышках и дне остались несколько капель.

Юнатан разделил колоду на две половины и прижал их друг к другу краями. Санна зачеркнула большим крестом три колонки, которые нарисовала в лежащем перед ней блокноте в клетку. Провела черту посреди страницы и нарисовала под ней четыре новых столбца, написав под каждым большими буквами наши имена.

Александра выиграла первую партию. Только мы дошли до середины второй, как со двора услышали голоса. Все в комнате подбежали к окнам и стали смотреть на драму, разворачивающуюся тремя этажами ниже. Мы увидели, как от черного хода бежит охранник. Из синагоги выходили женщины без пальто и мужчины, одной рукой придерживавшие кипы на головах. Перед входом в общинный дом они образовали круг, в центре которого стоял мой папа, схватив маму за руки. Кто-то пытался ее освободить.