Филипп Соллерс: Мания страсти

Один из любимых фильмов Доры — старый Фриц Ланг 1955 года, «Контрабандисты из Мунфлита», со Стюартом Гранжером и Джоном Вайтели. Посмотрим его еще раз.

Течение, встречное течение. Быть на виду и совершенно невидимым. Всегда наберется компания приятелей-неудачников: бегство непонятно куда, всякого рода психозы, подавленность, попытки самоубийства. Опасность велика, вероятность спасения тоже. Этой ночью мне снилось, что в какой-то аптеке мне предложили все разновидности наркоты. Я взял немного, не особо излишествуя, сказав себе, что в остальном у меня есть все, что нужно. Как потрясающе просыпаться утром, смотреть на свои руки или член, будто видишь это в первый раз, а может, в последний. Как хорошо неожиданно возвратиться домой, как если бы собирался застать там себя. Еще неплохо что-то насвистывать или напевать в одиночестве. Много раз вслух повторять некоторые слова, пока они не покажутся вдруг совершенно нелепыми (а они все нелепы). Шептать, вот так, чтобы подбодрить самого себя: «anyway». Изо всех сил избегать чужих признаний, откровенностей или излишней проницательности, иными словами, озлобленной полиции тайного контроля.

В пути вы встретите истовых прислужниц смерти, с их цифровыми треножниками. Разумеется, они называют это жизнью, а еще обновлением, возрождением. Они правы на 99 %. Единственное, что они забывают — или в принципе знать не могут, — так это то, что смерть через них нацеливается на 0,01 %, на того, кто заслужил бы жить вечно. Неважно. Естественно. Разумно. Вопрос степени износа и денег. Денег, старения, омоложения. И совершенно не предусмотрено, чтобы новое, и конца этому нет, все время оборачивалось тем же. Это было бы слишком аморально. Здесь Клара садится и опять начинает играть токкату.

Они утверждают, что человеческая жизнь — самое ценное на свете, и бездарно растрачивают ее. Что Природа их восхищает — и опустошают ее. Что они любят детей, будущее — и запирают их на замок. Опять-таки, неважно, естественно. Последний акт получается кровавым, они забыли побиться об заклад, поздно, тлен. Жизнь так коротка, внезапно говорят они. Да нет же, напротив, она очень длинна, неисчерпаемо богата, неизменно интересна. Между понятиями «тратить время» и «жить» лежит пропасть.

Я наведываюсь в свою комнатку в городе, нахожу там послание от Франсуа. Он в Кантоне, все в порядке. Он нарисовал шестьдесят первую гексаграмму из «Книги перемен», ту, что означает «Внутреннюю правду». Вверху утончение, проникновенность, ветер. Внизу радостность, водоем. Идеограмма представляет собой стрелу в центре мишени. Защита, удачная охота, помещение в самый центр, стабильность. Но какого черта подписался он «Эмерик»?

А, ну да, конечно, эдакое ироничное подмигивание.

Эмерик де Бельнуа — это трубадур из Бордо, который жил с 1216 по 1243 год. Он воспевал некую гасконскую даму, Жантиль де Риус. Был принят во дворах Тулузы, Арагона и Каталонии, где, похоже, и умер. От него до нас дошло пятнадцать стихотворений, канцоны, сирвентесы и один плач. Одна из его канцон была дважды процитирована Данте в его трактате «О народной речи».

Привет.

В нынешнем своем положении я ответил Франсуа шестьдесят четвертой гексаграммой, Вэй-цзи, «Еще не конец». Вверху сцепление, ясность, огонь. Внизу погружение, опасность, вода. Идеограмма изображает дерево, ветви которого еще не сформировались, и еще неглубокий ручеек. Это всего лишь начало. Ситуация подразумевает неизбежное разрешение. Комментарии: «Новый шаг будет сделан, и очень решительный, готовясь к нему, необходимо собрать всю вашу энергию. Настал момент переправиться через великую реку жизни».

Или еще: «Настал час сражения. Нет больше времени сомневаться. Сконцентрируйте все ваши силы. Идите на приступ мира демонов».

Я подписываюсь «Риччи», он умер, как известно, в Пекине в 1610 году. В начале он посетил Макао и Кантон, где выучил китайский язык. Пытался добиться успеха, на Западе никто его не слушал, он потерпел неудачу. Я как будто вновь вижу господина Ли, который показывает мне его могилу, вполне, впрочем, ухоженную.

Один трубадур, один ищущий приключений иезуит, щепотка Паскаля, и все вместе, окутанное Лао-Цзы? Вот роман для третьего тысячелетия. Или пятого. Или десятого. Или никакого.

Другое письмо извещает меня, что моя книга по популяризации генетики, подписанная псевдонимом Бертран де Борн, стала бестселлером. Это подтверждает выписка из счета.

Забавно представить себе Сирано, читающего сегодняшнюю газету: