Филипп Соллерс: Мания страсти

Сама скромность. Вполне естественно, что недруги, отравив ему жизнь, в конце концов уронили ему балку на голову. Я начинаю читать: «На ясном небе сияла полная луна, уже пробило девять часов…» Девять ударов в ночи, тишина. Поди пойми почему, в этот самый момент мне кажется, что все это происходит именно сейчас, разлито в воздухе. Я перехожу к отрывку, в котором Сирано, вернувшись домой, обнаруживает книгу, открытую на определенной странице, обнаруживает на столе, где он ее не оставлял. «Чудо или случайность, — пишет он, — Провидение, Судьба, а быть может, то, что назовут видением, призраком, химерой или, если угодно, безумием…» Я тоже всегда считал, что книги суть магические инструменты, указывающие тогда, когда нужно, и тому, кому нужно, образ действия, путь, которым следует идти. Они делают вид, будто инертны, но действуют тайком, исподтишка. Бумага заключает в себе атомы, до конца еще не изученные, чернила — невидимые частички. Внезапно меня одолевает сон. Возле стола стоит черный кожаный диван, на котором я и сижу. Вытягиваюсь. Засыпаю.

Кто-то ласкает мои волосы, щеки. Я открываю глаза, это она. Полумрак. Привлекаю ее к себе, мы яростно обнимаем друг друга, и вот уже, тесно прижавшись, лежим на ковре, я слышу, как лает пес, ревнует, она встает, закрывает дверь на ключ, зажигает в углу комнаты красную лампу, на этот раз мы уже не трахаемся, мы занимаемся любовью. Отличие огромное, это разные музыкальные ритмы, даже пишется по-другому. Вместо двух одновременных монологов, которые силятся казаться диалогом, — закодированный разговор. Вместо якобы запретного — действительно запретное. Вместо насилия, всегда более или менее притворного, — преступление. Преступление нежное, мягкое, скрытое, странное, оно никак не может насытиться, удовлетворить свое любопытство, оно требует продолжения. Вопрос? Ответ. Так хорошо? Да, но есть ведь и нюансы. Чуть больше, чуть меньше, нам некуда спешить, не стоит торопиться, огонь живет под пеплом слов, самые первые — самые лучшие, первые «милый» и «милая», первые «я тебя люблю» или «я хочу тебя», их говорят обязательно в тот или иной раз всерьез , поскольку весь вопрос в том, чтобы измерить, к каким глубинам они отсылают, к каким тайнам запахов, кожи, языка, слюны, дыхания. Ты чувствуешь меня? говорит одна определенная точка другой определенной точке. Я здесь, говорит некто, и этот некто находится вне пространства. Он приходит издалека, этот некто, неизвестно откуда, через тысячи поражений или кратких вспышек. Любовь — это музыкальное искусство, как и алхимия.

Все преступления совершаются против преступления любви. Это так легко доказать, странно, что никто этого раньше не говорил.

Какая удивительная женщина: кажется, она пришла прямо из сада, хотя провела целый день в городе, где это, зачем, какая разница. Я наверху, она наверху, потом долго на боку, исследование, осторожное проникновение, китайцы называют это «поза утки-мандаринки», мы неотделимы, и в то же время именно сейчас различаемся, как никогда. Этот парадиз ртов, такое встречается не каждый день, можно месяцы и даже годы жить, не находя то, что нужно, ее — для него, его — для нее, это игра случайности, шанс — выпадет или нет. Так играют в рулетку чувств, и порой вдруг выпадают кости, шарик останавливается, вот оно.

Мы остаемся лежать, обнаженные, на полу. Нам по двенадцать лет. Всем влюбленным двенадцать лет, отсюда и ярость взрослых. Я начинаю отличать ее смех от любого другого смеха, я никогда не слышал, чтобы смеялись — так: единой лавиной, гортанный каскад, идущий откуда-то сзади, из-за головы, из-за спины, сбоку, если повернуться в профиль, сверху, снизу, настоящий смех беспричинной радости, смех просто потому, что существуешь, а все остальное уходит. Теперь будет оргазм? Да, еще до меня, как хорошо. Я спрашиваю, а как же я? Да, в ее глазах: как хорошо.

Стало совсем темно. Она поднимается наверх, в свою ванную комнату, я иду в свою, теперь приблизительно так и будет, потом спускаемся, она зажигает огонь в камине в гостиной, просит открыть бутылку шампанского, мы пьем, молча поднимая бокалы за бога встреч. Точнее, это он сам пьет за себя. Я преувеличиваю? Нисколько, ведь известно, только усиленная пропаганда несчастья могла бы заставить положиться на него. «Ты голоден? — спрашивает Дора. — Немного. — Жена сторожа что-нибудь приготовит». Она включает музыку, концерт Баха для фортепиано, мы переходим в столовую, еще один огонь, в другом уже камине, жареная курица, бутылка марго урожайного года. Теперь вот сидим, разговариваем. Она адвокат, ее муж, известный кардиолог, умер три года назад, этот дом они купили для уик-эндов, она не уверена, стоит ли оставлять, содержать его довольно тяжело, в Париже у нее свой кабинет. Библиотека? «Ну да, он был заядлым коллекционером. Полагаю, здесь имеются интересные книги». Вчерашний вечер? Она до последней минуты не была уверена, что пойдет, старые друзья, немного сумасшедшие. Я спрашиваю себя, случается ли ей вот так заниматься любовью, время от времени, с кем придется, для здоровья. Уверен, что да, ну и что? Вчера под рукой оказался я. Быстро, более или менее удачно, и нечего больше об этом говорить.