Стэн Барстоу - Любовь… любовь?

— А как смотрят на это ваши родители?

— Я пока еще не говорил с ними об этом. Но думаю, они будут не против. Места у нас хватит.

— У меня есть предложение, — говорит он. — Мы обсуждали это перед вашим приходом. Я часто бываю в отъезде, и, если Ингрид уедет тоже, ее мать останется совсем одна. Конечно, нельзя пришить Ингрид к материнской юбке на всю жизнь, но я не вижу причины, почему бы первое время вам не пожить здесь. Ближайшие месяцы будут для Ингрид довольно трудным испытанием, и присутствие матери значительно ей все облегчит. А вам это даст возможность не торопясь подыскать себе квартиру или поднакопить деньжат, чтобы приобрести собственный дом в рассрочку. Ну, что вы скажете?

А что опять-таки могу я сказать? Они все это уже решили без меня. Я гляжу на мамашу Росуэлл, которая молчит. Я подозреваю, что они обсудили этот вопрос и оставили его открытым до тех пор, пока не увидят, что я собой представляю, можно ли терпеть меня под одной с ними крышей. По-видимому, настолько-то я все-таки выдержал испытание. Все же я бы, конечно, предпочел жить в привычной для меня обстановке, особенно теперь, когда я далеко не уверен, что за тип эта мамаша. Но мое дело маленькое, решаю ведь не я.

— Что ж, ладно… Благодарю вас.

Теперь мы сидим и обмениваемся какими-то пустопорожними фразами, и они начинают выспрашивать то да се о моей семье. Рассказываю им о Старике, и о нашей Старушенции, и о Крис, и о Джиме, и о Дэвиде. Кажется, им было бы приятнее, если бы мой Старик оказался врачом или юристом или хотя бы держал какую-нибудь лавчонку на худой конец, лишь бы не шахтером. Но я никогда не стыдился профессии моего отца и теперь не собираюсь. По-видимому, Крис и Дэвид несколько вознаграждают мамашу Росуэлл за перенесенное разочарование, потому что мамаша Росуэлл — сноб, это ясно как божий день.

В начале десятого, проглотив чашку чаю с печеньем и пообещав мистеру Росуэллу познакомить его с моим Стариком, я смываюсь. Ингрид идет проводить меня до угла.

— Ну как? — спрашивает она, когда мы выходим на улицу.

— Как будто ничего, сошло. Во всяком случае, это уже позади.

— Для тебя, но не для меня, — говорит она. — Мне все это еще предстоит.

— Ну, у тебя все будет в порядке. Мои тебя не укусят. Главное, держись просто, не напускай на себя ничего, не выламывайся, и ты с ними чудно поладишь.

Да и почему бы ей не поладить, думаю я. Она, в общем-то, славная девчонка, и их же никто не принуждает жить с ней до скончания века, лет сорок, а то и больше. Это, в общем-то, как пожизненный приговор, и даже не скостят срок за хорошее поведение…

— Когда мы к ним пойдем?

— Мне кажется, чем скорее, тем лучше. Может быть, завтра вечером?

— Ох, боже мой… Ладно, завтра, так завтра.

Мы идем дальше, и я говорю:

— Мне понравился твой отец.

Жаль, что он так редко бывает дома, думаю, может, с его помощью мне было бы легче столковаться и с мамашей. Но в конце концов я не единственный на свете, кто не в восторге от своей тещи… да и от своей жены, если на то пошло. Утешение, конечно, маленькое. Весьма.

— Ну что ж, он, в общем, ничего, — говорит Старик, когда мы с ним возвращаемся домой. Сегодня среда, и у нас было свидание с мистером Росуэллом в баре отеля «Старые доспехи». — Рассуждает толково, не кипятится, понимает, что, снявши голову, по волосам не плачут.

— Где это видано, чтобы встречаться и обсуждать будущее своих детей в трактире! — говорит наша Старушенция.

— Это не трактир, — говорит Старик, — а бар самого лучшего отеля в Крессли. Этот отель, помнится мне, был достаточно хорош, чтобы устраивать в нем свадьбу Кристины.

— То совсем другое дело, — говорит наша Старушенция. — У нас был отдельный кабинет, мы не сидели в баре.

— Когда мужчины сходятся, чтобы потолковать о деле, они это делают за стаканом вина, — говорит Старик. — Я тебе скажу, что нигде во всем городе не проворачивают таких дел, как в этом баре. Разве что, может, в Морском клубе. И притом я тебе уже объяснял, что мы должны были встретиться на нейтральной, так сказать, почве. Если бы он пришел сюда, он бы чувствовал себя не так свободно, а если б я пошел к нему, тогда мне было бы труднее. И опять же, — добавляет он, подмигнув мне, — мы оба хотели, чтобы женщины не путались у нас под ногами.

— Ясное дело, — говорит наша Старушенция, — ясное дело, пусть мужчины все решают, вот и будет порядок. Это всем известно. — Она сердито качает головой. — Ладно, поживем — увидим.

Она уходит на кухню и возвращается с двумя кружками.