Мишель Уэльбек - Лансароте

Кульминационным моментом экскурсии – как в плане топографии, так и в эмоциональном плане – было посещение места под названием «Страж Тиманфайи». На то, чтобы грамотно воспользоваться возможностями, какие предоставляются в здешних местах, нам отвели два часа свободного времени. Вначале один из гидов продемонстрировал нам аттракцион, чтобы мы поняли: под нами – действительно вулкан. В узкую трещину в земле опускали отбивные котлеты; когда их доставали, они были изжарены. Кругом слышались крики и аплодисменты. Я узнал, что немок зовут Пэм и Барбара, а бельгийца – Руди.

Затем нам предлагались различные виды развлечений. Можно было заняться покупкой сувениров или посетить ресторан с изысканной кухней разных народов. Те, кто увлекался спортом, могли прокатиться на верблюде.

Я обернулся и заметил, что Руди подошел к стаду, в котором было десятка два верблюдов. Не сознавая грозящей ему опасности, заложив руки за спину, словно любознательный ребенок, он приближался к чудовищам, тянувшим к нему свои длинные, гибкие, змееподобные шеи, увенчанные маленькими свирепыми головками. Я поспешил к нему на помощь. Среди всех животных, какие есть на свете, верблюд, бесспорно, одно из самых агрессивных и злобных. Мало кто из высших млекопитающих – разве что некоторые обезьяны – кажутся настолько люто-злобными. В Марокко нередки случаи, когда верблюд отхватывает несколько пальцев у туристки, попытавшейся его погладить. «Говорил ведь даме: будьте осторожнее, – лицемерно сетует погонщик. – Верблюд сердитый…»; а верблюд между тем с аппетитом сжирает оторванные пальцы.

– Поосторожнее с верблюдами! – весело крикнул я. – Впрочем, это дромадеры.

– А в словаре «Робер» сказано: «одногорбый, или аравийский, верблюд», – задумчиво заметил Руди, однако не сдвинулся с места.

В эту минуту вернулся погонщик и изо всех сил стукнул палкой по голове ближайшего верблюда, тот попятился, чихнув от бешенства.

– Camel trip, mister? [5]

– Нет-нет, я просто смотрю, – загадочно ответил Руди.

Немки подошли тоже, они восторженно и возбужденно улыбались. Мне очень хотелось посмотреть, как они будут взбираться на верблюдов, но следующая прогулка должна была начаться только через пятнадцать минут. Чтобы убить время, я зашел в сувенирную лавку и купил там брелок для ключей в виде вулканчика. Потом, когда мы поздним вечером возвращались в отель, я сочинил стихотворение в честь французских поэтов-герметиков:

«Денек выдался на славу, – подумал я, вернувшись к себе в номер и изучая содержимое мини-бара. – Нет, правда, отличный был денек…»

Был вечер понедельника. Пожалуй, на этом острове можно сносно провести неделю. Не так чтобы очень увлекательно, но сносно.

Когда проводишь дни на пляже – как, впрочем, и всегда в жизни, – единственный приятный момент – это завтрак. Я подходил к стойке три раза: чорисо, яичница… зачем себе в чем-то отказывать? Так или иначе, раньше или позже, но мне надо было идти в бассейн. Немки уже заняли себе места, разложив на пластиковых стульях пляжные полотенца. За соседним столиком какой-то усатый бритоголовый верзила пожирал холодное мясо. На нем были кожаные брюки и футболка с надписью «Motorhead». С ним была женщина совершенно непристойного вида, ее огромные силиконовые груди выпирали из крохотного лифчика бикини; розовые латексные треугольнички прикрывали только соски. По небу неслись облака. Как я понял чуть позже, облака постоянно движутся над Лансароте в восточном направлении, но никогда не проливаются дождем; на этом острове осадков практически не бывает. Все великие идеи, какими прославилась западная цивилизация, будь то в Иудее или в Греции, родились под неизменным, утомительно синим небом. А здесь было иначе; небо все время напоминало о себе.

Салоны отеля «Бугенвиль Плайя» в этот ранний час были безлюдны. Я вышел в сад и несколько минут прогуливался среди цветущих кустов – наверно, это были бугенвиллеи, а может, и нет, мне, во всяком случае, было наплевать. В клетке сидел попугай и смотрел на мир круглыми хищными глазами. Он был громадный – впрочем, я слышал, что попугаи иногда доживают до семидесяти или даже до восьмидесяти лет и растут всю жизнь; некоторые экземпляры достигают метровой длины. К счастью, в это время их поражает инфекционная болезнь с летальным исходом. Я прошел мимо клетки и углубился в обсаженную кустами аллею, как вдруг услышал за спиной: «Ты дурак! Ты дурак!» Я обернулся: да, это был попугай, теперь он верещал: «Дуррак! Дуррак!» без умолку, со всевозрастающим возбуждением. Я ненавижу птиц, и обычно они платят мне тем же; если, конечно, попугая можно назвать птицей. Как бы там ни было, он сделал ошибку, попытавшись схитрить со мной; другим птицам я сворачивал шею и за меньшее.