Александр Минчин - Актриса

— Пурква и па? [1] Почему нет? (франц.)

— Вы разорвали вчера со мной все и всяческие отношения. Я искала пепел…

— Вы огорчили меня, очень.

— Простите, я не думала, что это вас так огорчит. Вы не против, если я закурю?

Она нервно вынула из сумки сигарету, зажгла и глубоко затянулась. Я подождал, пока дым растаял в летнем воздухе.

— А если бы знали?

— Я себя вчера очень расстроенно чувствовала и не думала, что буду хорошей компанией любому собранию. Тем более вам.

— Мне показалось, что вы избегаете… Именно меня.

— Ну что вы, какая наша женщина может отказаться от общения с вами.

— Это ирония?

Она улыбнулась.

— А почему вы сейчас закурили?

— Так. Я слишком взведена: только что отыграла спектакль. Вы не против, если мы съездим на набережную, к воде. Я это всегда делаю, после…

Она выбросила сигарету на дорожку, не погаси. Я мягко наступил на нее ногой. Я всегда боялся пожаров.

— Пойдемте? — Она встала. — Или у вас нет времени?

Я ответил:

— У меня есть час.

— Этого вполне достаточно. — И она взяла меня за руку.

Мы шли из парка, и я старался делать это как можно медленнее. У выхода я мягко высвободил свою руку. С опаской глянув вправо, я увидел, что, где были смех и возгласы, никого уже нет. И наткнулся на ее взгляд.

— Вы кого-нибудь еще ожидаете встретить?

— Нет… ищу извозчика.

— Не надо искать.

Она подвела меня к маленькой белой машине, стоящей прямо на тротуаре у театра. Открыла дверь и, обойдя, села за руль.

— Взяла у знакомой на несколько дней, — пояснила.

Завела и резко тронула с места. Перед самым поворотом на бульвары нас останавливает блюститель власти: уже стемнело, а она не включила фары. Это целое преступление на имперских улицах. И вообще, любая дурь, которая придет в голову блюстителям, — великое преступление. Я не хочу, чтобы разрушалось это настроение тревоги, ожидания, возбуждения и печали. И сразу протягиваю ему 25-значную банкноту, и он тут же растворяется в сгущающейся темноте, в которой она не включила фары. Мы мчимся по бульварам. Она довольно быстро ведет машину. Какая лихая наездница! Давя на газ, забывая, что существует тормоз. Мы выходим из машины в самом конце пустынной набережной и спускаемся к воде. У которой своя жизнь и свои волны.

— Что у вас в этом пакете? Вы с ним не расстаетесь.

— Цветы для вас. — Я достаю букет чайных роз.

— Для меня? — Она притворно удивлена. — Неужели?

— Таиса, я посмотрел ваш спектакль. Вы меня очень, очень тронули… Задели струну в душе… Банально, но… Вы единственная, кто не играл на сцене, а жил, в том веке, в том образе. Я благодарен вам за тот катарсис, что я испытал. За тот ком в горле… Это вам…

Я протянул цветы.

Она взяла букет и долго смотрела на розы. Я наклонился к ее руке и поцеловал.

Она мягко подняла рукой мою голову, туманно посмотрела в мои глаза, и наши губы, коснувшись, сомкнулись в поцелуе.

Я сжал ее талию, в приталенном платье. И снова поцеловал. Но не в губы. (То был единственный поцелуй в губы, который мне понравился.)

Мы стояли неподвижно, молча глядя на воду.

— Вы сладкий мальчик. Давно не целовала такого. Целую жизнь.

Я обнимал ее за талию, касаясь сильного бедра. Она легко входила в мою руку.

— Вам надо в какое-то место?

— Ни в какое.

— Хотите поехать ко мне?

— Уже как два дня.

— Почему же вы этого раньше не сказали?!

Она повернулась и решительно пошла вверх по лестнице, заботливо неся розы.

— Хотите повести машину? Я немного в странном состоянии…

— Если еще не забыл — как, у нас все автоматическое.

— Я почему-то в вас верю. — Она долго посмотрела мне в глаза.

Я аккуратно вел машину, чужую, а ее рука, лаская, лежала на моей, переключающей скорости.

В узком лифте мы поднялись наверх. Тая впустила меня в темноту квартиры и зажгла мягкий настольный свет. По тому, как она накрыла стол и что поставила, я понял, что она кого-то ждала. Мы сели.

— Таиса, я не могу ждать.

— Да, мой мальчик… да, конечно. — Она взяла меня за руку и отвела в старую темноту комнаты. Я разделся догола. Ей нужно было расшнуровать и скинуть платье. Одетое на голое тело. Да трусики.

Ее грудь касалась моей. Мы опустились на свежепахнувшие простыни. Она не успела даже меня обнять. Я ворвался в нее, а не вошел, засасывая в поцелуй шею и плечи. Сам не знаю, почему я так перевозбудился.

Мой крик, ее стон, «ах», всклик, оргазм. Вспышка!

Она ласкала мое тело руками, постепенно приходя в себя. Она идет и принимает душ, в темноте я не вижу ее тела. Возвращается и садится рядом на кровать.