Иван Клима - Час тишины

Почему все время «эту вашу», возмутился он. Ведь это же также и ваше… Она ведь за это…

Умерла, я знаю. Только человек умирает за идею, за нечто идеальное, благородное. И никогда за то, что происходит в действительности.

Значит, мы изменили идеалу? Каждый идеал несколько изменяется, когда люди берут его в руки.

Да, правильно. А почему же вы тогда снова его не очищаете? Что же вы молчите? Ты и твоя жена. Ведь вас же это касается, вы в это верите!

За освещенным окном мелькали фигуры, кто-то мочился у смрадной стены, музыка Валиги ликовала.

Что, собственно, случилось? Разве их обидели? Слышите? Они ведь даже поют.

Поют. Почему бы не петь? Людям еще никогда не бывало так плохо, чтобы они переставали петь.

Да им и не будет плохо, определенно не будет плохо, будет даже лучше, чем когда бы то ни было раньше.

Вероятно, будет. Но речь шла не только об этом. Ведь ты хотел их завоевать. А завоевал? Что ты завоевал? Землю. Вместо людей — немного земли, вместо доверия — подпись. Почему же ты молчишь? Что же ты молчишь и молчишь? Я знаю, ты бы высказался, да только не знаешь где. Все на словах хотят только самого лучшего. Так к кому же идти? Как узнать, кто что думает…

Нет, это неправда, я найду, к кому пойти.

На другой день утром он сел в поезд и к обеду уже входил в дом, с которого началась его здешняя деятельность. Все переезжало с места на место — учреждения и люди. Его направили по другому адресу, но наконец-то он нашел на дверях белую табличку с именем Фурды.

Фурда уже не носил солдатской гимнастерки, шрам его тоже зажил, он постарел, потолстел, выглядел усталым. С минуту он тер лоб, припоминая, потом все-таки узнал, и лицо его оживилось.

— Здравствуй, товарищ инженер! Так, значит, ты здесь прижился.

Мартина удивило, что Фурда все же вспомнил его, сердечный голос придал отваги и спокойствия. Он рассказал, что было у него на душе, рассказал и о той кампании, в которой только что принимал участие.

Фурда сидел за столом — стол был больше и шире, чем тогда, на стенах — портреты, они тоже были больше и красивее, чем тогда, но в шкафу все та же знакомая бутылка; только вместо баночек из-под горчицы были теперь маленькие ликерные рюмки.

— Да, — сказал Фурда, — все это неприятно, и я соврал бы, если б сказал, что мы ни о чем таком не знаем. Но все это очень сложно… Мне не нужно тебе этого объяснять. Очень сложно! Народ здесь в подавляющем большинстве отсталый и необразованный, с места их не стронешь, не знают, что для них хорошо, не хотят этого понять, как бараны! Стоит ли впадать в сентиментальность, никто же ведь их не обижает! Я читал книжку, как поступают в Америке. Приедет трактор, запашет поле, да еще и дом разрушит — и конец; хочешь — иди побирайся, хочешь — воруй, а можешь и просто повеситься. А что делаем мы? Мы хотим, чтоб им лучше жилось. Чтоб начали по-другому думать, чтоб отлепились от этой священной полоски земли. Мы дадим кооперативам машины, предоставим заем. Заживут, как никогда раньше… Да что объяснять! Ты это сам хорошо знаешь.

Мартин кивнул. Ему тоже показалось все совершенно ясным; здесь было все логично, совершенно логично, но все-таки и в этом логическом построении должна была быть какая-то неправильная посылка.

— Возможно, ты прав, — сказал он, — но я ни с чем подобным не хочу иметь ничего общего. Буду работать, а участвовать во всем этом больше не хочу.

— Как знаешь. — И взгляд его устремился к стеклянному шкафу, где хранилась бутылка. — К такой деятельности трудно принуждать. Ею занимаются только по убеждению. Беда только в том, что у нас мало таких, кто действует по убеждению. — Он встал и задал еще вопрос. — В свое время я, кажется, тебя не спросил. А зачем ты, собственно, сюда приехал?

Сказано это было совершенно спокойно, как бы между прочим, но инженер почувствовал в этом вопросе недоверие.

— Теперь, я думаю, это уже не имеет значения.

— Конечно, — согласился тот все так же спокойно.

Но это спокойствие как раз и раззадорило Мартина.

— Разумеется, я приехал не за тем, чтобы здесь спрятаться, — воскликнул он, — или скрыться. Я вполне мог бы остаться дома и жил бы там гораздо лучше. Это я тебе гарантирую. Намного лучше.

— Конечно, — снова согласился тот и сделал шаг к нему.

— И здесь за эти шесть лет, если тебя это интересует, — говорил он быстро, — я кое-что уже сделал. Кое-какую работу. Возможно, через пару недель ты об этом услышишь.

Тот подал ему руку:

— Мы еще вернемся к этому, ты хорошо сделал, что проинформировал меня.