Патриция Хайсмит - Цена соли

Два снимка Кэрол положила к себе в бумажник — Ринди в сапогах и шляпке для верховой езды, с кадра в первой части пленки, и Терезу с сигаретой в зубах и развевающимися на ветру волосами. Там был один неудачный снимок, на котором Кэрол стояла, съежившись в своем пальто, и Кэрол сказала, что собирается послать его Эбби, потому что это очень плохая фотография.

Они добрались до Чикаго ближе к вечеру, въехали в его серую, раскидистую неразбериху, пристроившись за большим грузовиком какой-то мясной компании. Тереза наклонилась к лобовому стеклу. Она ничегошеньки не помнила о городе из путешествия вместе с отцом. А Кэрол, казалось, знает Чикаго так же, как и Манхеттен. Кэрол показала ей знаменитую «Петлю», и они остановились поглядеть на поезда и толпы людей, спешивших поскорее попасть к поездам в пять тридцать вечера. Но это не выдерживало никакого сравнения с тем сумасшедшим домом, в который в пять тридцать вечера превращался Нью-Йорк.

На главном почтамте Терезу ожидала открытка от Денни, ничего от Фила и письмо от Ричарда. Тереза просмотрела письмо и увидела, что оно начинается и заканчивается очень ласково. Так она и думала — Ричард узнает у Фила адрес до востребования и напишет ей любовное письмо. Она засунула его в карман и вернулась к Кэрол.

— Ничего? — спросила Кэрол.

— Просто открытка. От Денни. Он сдал экзамены.

Кэрол привезла их в отель Дрейк. Черно-белый, словно шахматная доска, пол, фонтан в вестибюле — Тереза подумала, что здесь великолепно. В их номере Кэрол сняла пальто и бросилась на одну из кроватей.

— Я знакома здесь с несколькими людьми, — сонно проговорила она. — Мы хотим с кем-нибудь повидаться?

Но Кэрол уснула прежде, чем они что-то решили.

Тереза посмотрела из окна на округлое озеро и рваную, непривычную панораму остроконечных небоскребов на фоне все еще чуть сероватого неба. Пейзаж выглядел размытым и однообразным, как на картинах Пикассо. Сравнение, которое Кэрол бы не одобрила, подумалось ей. Она оперлась на подоконник, глядя на город, на далекие огоньки машин, превращающиеся в череду точек и тире, когда они проезжали за деревьями. Она была счастлива.

— Позвонишь, закажешь нам коктейли? — произнес голос Кэрол у нее за спиной.

— Чего бы ты хотела?

— А ты?

— Мартини.

Кэрол присвистнула.

— Двойной «Гибсон» — вмешалась в ее звонок Кэрол. — И тарелку канапе. Они неплохо подойдут и к мартини.

Тереза прочла письмо Ричарда, пока Кэрол была в душе. Все письмо было пронизано любовью. «Ты не такая, как другие девушки», — писал он. Он ждал, и он будет ждать, потому что он был абсолютно уверен, что они могут быть счастливы вместе. Он хотел, чтобы она писала ему каждый день, по крайней мере, посылала открытки. Он описал, как однажды вечером сел и перечитал три письма, которые она прислала ему, когда он был в Кингстоне прошлым летом. Письмо было полно такой сентиментальности, которая Ричарду вообще не была свойственна, и сначала Тереза подумала, что он притворяется. Возможно, чтобы нанести удар позже. Потом ее охватило отвращение. Она укрепилась в своем прежнем решении — не писать ему, больше ничего даже не говорить — это был самый короткий путь покончить со всем этим.

Принесли коктейли, и Тереза заплатила за них сразу, вместо того чтобы записать на счет. Кэрол ни за что не дала бы ей оплатить его, разве что Тереза сделала бы это тайком.

— Ты наденешь свой черный костюм? — спросила Тереза Кэрол, когда та вышла из душа.

Кэрол кинула на нее взгляд.

— И что, перевернуть вверх дном чемодан? — спросила она, подойдя к нему. — Вытащить, почистить, пропарить, чтобы убрать складки, и все ради того, чтобы надеть его на полчаса?

— Да мы только полчаса будем допивать коктейли.

— Мне не устоять перед твоей силой убеждения, — Кэрол взяла костюм, отнесла его в душ и включила воду.

Это был тот самый костюм, в котором она была в их первый совместный обед.

— Ты понимаешь, что это единственный напиток, который я выпила с тех пор, как мы покинули Нью-Йорк? — произнесла Кэрол. — Конечно, ты не понимаешь. И знаешь, почему? Я счастлива.

— Ты красивая, — сказала Тереза.

Кэрол улыбнулась ей снисходительной улыбкой, которую Тереза так любила, и пошла к туалетному столику. Она обернула вокруг шеи желтый шелковый шарф, завязала его свободным узлом и начала расчесывать волосы. Свет лампы обрамлял ее фигуру, как на картинке, и у Терезы возникло ощущение, что она уже видела это прежде. Она вдруг вспомнила — вот женщина на фоне окна расчесывает свои длинные волосы, вспомнила даже кирпичи в стене и мглистый, моросивший в то утро дождь.