Патриция Хайсмит - Цена соли

— Что значит — ты сделал?

— Нет…

— Если бы ты это сделал, чемодан был бы уже внизу в гардеробной…

— Ой, да я же говорил тебе…

— Но ты хочешь, чтобы потерял чемодан я, чтобы тебя не выперли с работы!

Ее разум воспринимал смысл каждого предложения по отдельности, фразу за фразой, словно какой-то медленный переводчик, который отставал, отставал и наконец совсем потерялся.

Она села в кровати, как раз в тот момент, когда у нее в голове закончил проигрываться плохой сон. В номере было почти совсем темно, в углах залегали глубокие и плотные тени. Она дотянулась до выключателя на лампе и прикрыла глаза от света. Она бросила четвертак в радио на стене и сделала звук погромче на первой же найденной станции. Сначала это был мужской голос, а потом началась музыка — ритмичное, с восточными мотивами произведение, которое входило в программу изучения музыки в школе. «На персидском рынке» — машинально вспомнила она, и теперь волнообразный ритм музыки, под который ей всегда представлялся шагающий верблюд, вернул ее назад в небольшой класс монастырской школы, где над высокими стенными панелями были развешены иллюстрации к операм Верди. Она периодически слышала эту пьесу в Нью Йорке, но никогда не слушала ее вместе с Кэрол, не слышала и не вспоминала о ней с тех пор, как познакомилась с Кэрол, и теперь музыка стала мостиком, протянувшимся сквозь время, но не соединяющим ничего. Она взяла с прикроватного столика нож для разрезания конвертов. Он принадлежал Кэрол — деревянный нож, который каким-то образом попал к ней в чемодан, когда они собирали вещи, и Тереза сжала рукоятку и провела большим пальцем вдоль лезвия, но его реальность, казалось, отрицает существование Кэрол вместо того, чтобы подтверждать ее, и не затрагивала ее настолько, насколько затронула ее музыка, которую они никогда не слушали вместе. Она подумала о Кэрол со всплеском обиды, о Кэрол, как об отдаленном островке спокойствия и тишины.

Тереза подошла к раковине, чтобы ополоснуть лицо холодной водой. Она должна найти работу, завтра, если сможет. Это было ее идей — остановиться здесь, поработать две недели или около того, чтобы не плакать в гостиничных номерах. Ей нужно послать миссис Купер название гостиницы и адрес, просто из вежливости — еще одна вещь, которую она должна была сделать, хоть и не хотела. И может быть, стоило снова написать Харкви, подумалось ей, после его вежливого, но недвусмысленного ответа в Су-Фолс. « Я был бы рад встретиться с вами снова, когда вы приедете в Нью-Йорк, но у меня нет возможности что-то пообещать вам на эту весну. Было бы хорошо, если бы вы увиделись с мистером Недом Бернстайном, сопродюсером, когда вернетесь. Он может побольше рассказать вам о том, что происходит в дизайнерских студиях, чем могу это сделать я… ». Нет, она не станет снова об этом писать.

Внизу она купила открытку с видом озера Мичиган и специально написала на ней жизнерадостное послание миссис Робичек. Пока она ее писала, слова казались фальшивыми, но уходя от почтового ящика, куда она бросила открытку, она вдруг осознала, что ее наполняет энергия, шаг стал пружинящим, молодость пела в ее крови, щеки зарделись, когда она зашагала побыстрее, и она понимала, что по сравнению с миссис Робичек она свободна и благословенна, и то, что она написала, не было фальшивым, потому что она с легкостью могла себе это позволить. Она не была скрюченной или наполовину слепой, и не страдала от боли. Она встала у витрины магазина и быстро подкрасила губы. Порыв ветра заставил ее отступить, чтобы не потерять равновесие. Но в холоде ветра она чувствовала зерно зарождающейся весны, словно внутри у него билось теплое и юное сердце. Завтра утром она начнет искать работу. Она должна быть в состоянии прожить на те деньги, что у нее остались, и отложить то, что заработает, на обратную дорогу в Нью-Йорк. Конечно, она могла обратиться в банк, чтобы забрать со счета остаток своих денег, но это было не то, чего она хотела. Она хотела поработать две недели среди людей, которых не знала, выполняя работу, которую выполняли миллионы других людей. Она хотела стать кем-то другим.

Она обратилась по объявлению о найме секретаря-делопроизводителя, в котором говорилось, что требуется небольшой навык машинописи и нужно прийти лично. Казалось, они полагали, что она подойдет, и она потратила все утро на то, что разбиралась с папками. А затем после обеда зашел один из начальников и сказал, что ему нужна девушка, которая знает стенографию. Тереза ее не знала. В школе она научилась печатать на машинке, но не стенографии, поэтому она не подошла.