Генри Адамс - Демократия. Вашингтон, округ Колумбия. Демократия

Неопытность Адамса-романиста, заставлявшая его то и дело прибегать к сугубо условным сюжетным построениям, с меньшей силой сказалась в кульминационных сценах произведения. Воспроизведенный в последних главах книги конфликт между сенатором Рэтклифом и миссис Ли по-настоящему драматичен. Содержащееся в их диалоге столкновение требований реальной жизни с абсолютом нравственного чувства возрождает старый спор о том, оправдывает ли благородная цель применение небезупречных средств для ее достижения. Разумеется, «преступления» Рэтклифа ни в коей мере не соизмеримы с той откровенной беспринципностью, что совершенно неприкрыто предстала всему миру в XX веке в практике тоталитарных режимов. Но для нравственной философии Америки любая «мелочь», любые «огрехи» — в особенности когда речь шла о лицах, посвятивших себя служению обществу, — вырастала в проблему поистине планетарных размеров.

Столетие, разделившее скандалы в правительстве У. Гранта, которые дали Г. Адамсу тему для своей книги, и фатальный для президента Р. Никсона «уотергейтский» кризис, было отмечено в политике США постоянным балансированием между принципиальностью и прагматичностью, между последовательным «морализмом» и «искусством возможного». Эта дилемма сохранялась и в последующие годы, что было особенно ярко продемонстрировано в случае с глубоко задевшим администрацию Р. Рейгана делом «Иран-контрас». Изгнание в 70—80-х годах из правительственных кругов изрядного числа высокопоставленных деятелей порой за самые пустячные на сторонний взгляд правонарушения вновь подтвердило незыблемость строгих норм, которыми руководствуется при решении этических проблем американское общественное мнение.

В своей речи на конференции «Город Вашингтон в литературе» (апрель 1986 года), в работе которой мне довелось участвовать, видный критик А. Кейзин назвал Г. Адамса «Вольтером, Гиббоном, Прустом и даже, увы, апокалиптически настроенным Освальдом Шпенглером столичного общества». Можно утверждать, что некоторые из названных функций автора «Демократии» и автобиографического «Воспитания Генри Адамса» в известной мере унаследовал в наши дни Гор Видал, создатель целого цикла произведений об американской политической истории. Знакомясь с его романом «Вашингтон, округ Колумбия» (1967), читатель попадает в накаленную общественно-политическую обстановку середины XX века. Рожденные творческой фантазией автора фигуры вашингтонских политиканов, богатых предпринимателей и просто столичных бонвиванов хорошо вписываются в картину реальных событий. Начальной точкой отсчета для своего рассказа прозаик многозначительно избирает июль 1937 года — момент решительного сражения между «традиционными» взглядами на природу и назначение политической системы Соединенных Штатов и «новым курсом» президента Франклина Делано Рузвельта.

Прозвучавшие тогда предложения президента относительно реформы Верховного суда были истолкованы ревнителями «классических» пропорций государственного устройства США как вызов конституционному принципу разделения и взаимного уравновешивания слагаемых политической мощи. Свойственная Рузвельту и прежде тенденция к укреплению центральной исполнительной власти, то есть института президентства, встретилась на сей раз с серьезными возражениями. По заключению авторов новейшего коллективного труда «История США», эта попытка поколебать полуторавековой статус высшего судебного органа и, стало быть, расшатать покоящуюся на «трех китах» твердь американского общества вызвала оппозицию со стороны не только консервативного крыла конгресса: «В сенате против Рузвельта выступили некоторые республиканцы-прогрессисты. В демократической партии в лагерь противников правительства перешли многие видные либералы» [149] История США. М., «Наука», 1985, т. 3, с. 234. . После поражения Рузвельта между противостоящими сторонами и течениями политической мысли было объявлено короткое перемирие, но последующие десятилетия американской истории (включая и два срока президентства Р. Рейгана) прошли под знаком все того же «перетягивания каната», то ослабевающей, то возобновляющейся борьбы между сторонниками и оппонентами «сильной» федеральной власти.

Периодические, хотя порой и с достаточно длительной амплитудой, колебания политического маятника способны нагнать смертную тоску на иного философически настроенного наблюдателя обстановки в Соединенных Штатах. Американских же политиков коловращение жизни по давно накатанному маршруту ничуть не смущает: ведь оно служит прямым, хотя и своеобразным, подтверждением нужности и важности их деятельности. «Он полагает, что правительство должно заниматься всем, а я не вижу, каким образом оно может взять на себя больше того, что входит в круг его нынешних обязанностей, если мы намерены сохранить в стране хоть какую-то личную свободу» — в этой фразе сенатора Бэрдена Дэя заключена не только суть разногласий между этим вымышленным персонажем романа и вполне реальным президентом Ф. Рузвельтом, но и вся парадигма политической активности официального Вашингтона на протяжении как минимум последнего полувека.