Александр Бологов - Один день солнца (сборник)

Но о ее характере Семен Федорович вспоминал разве что на досуге. В цехе, в суете и хлопотах по наладке изношенных станков, разживе инструментом, утряске планов и дележке нарядов и целом ворохе других всечасных дел, встречая развозившую металл Ольгу, он коротко и очень живо, чтобы хоть как-то успеть утолить потребность, смотрел на нее и переживал нечто такое, что можно было выразить словами: «Ну, вот и поглядел, вот и хорошо», или «Вот и ты… и спасибо тебе за это». Ему хотелось своей рукой стереть у нее с верхней губы налет железной пыли, подвезти за нее тележку с заготовками, пригласить в конторку…

Ольга была моложе; если подумать, она даже могла годиться бригадиру в дочки, но в какие-то моменты он видел в ней совершенную ровню себе и, более того, ощущал ее необъяснимое внутреннее превосходство, особенно в минуты сомнений в возможной взаимности.

Настало время, когда Труфанов вдруг обнаружил, что без Ольги тоскует. Тут пришла весть о дочери, радость ударила через край, Семен Федорович, раздобыв с большим трудом хлеба и самогонки, заспешил поделиться радостью к Ольге.

Выношенная одежда то и дело соскальзывала с выпрастываемых рук, Ольга вздергивала плечом, запахивала легкие полы и, что могла, собирала на стол. Точно поспешая за хозяйкой, пламя коптилки дрожало, приплясывало, норовило слететь с фитиля. Тихий Семен Федорович глядел на домашнюю Ольгу.

В галошах на босу ногу, с наспех подобранными гребенкой волосами, в вытертом пальто не своего роста поверх короткой батистовой комбинации, она была, как говорится, и той, и не той. «Дай я хоть переоденусь чуть», — сказала было она, спохватись, когда Мишка вернулся в свой угол, но Труфанов остановил ее: «Да ничего… Сиди-сиди… Мы не будем долго рассиживать». Потом, разливая самогонку, добавил: «Мы еще попразднуем не так…»

Выпитое подействовало сразу — вроде и рука еще не успела опустить стопку. Огонь побежал по жилам, все внутри загорелось и размягчело. Ольга редко и мало пила, а тут и подумать не успела, как опорожнила стаканчик. А Семен Федорович смотрел и будто подсоблял глазами: давай, мол, давай, — и вот, нате-ка, до донышка…

Ольга пальцами ухватила из миски соленый волнух…

— Ой, крепко больно…

— За Надюшку, Оля. Живая, где-то сейчас бегает…

— Счас-то спит…

— Счас-то да, спит, конечно. И спокойней, чем тут, думаю. А?

— Дай-то бог. Конечно, спокойней, далеко ведь.

— Да уж… Даже железная дорога туда не доходит. На краю Казахстана — эвон. Там-то тихо.

— Тихо… Неужели есть где тихо? Есть такие места? — Ольга, как бы не соглашаясь, покачала головой. — Не знаю… — Она наклонилась над столом. — Ты послушай радио, Семен Федорович, послушай, что говорят. На Кавказе — это же самый юг? — на Кавказе тяжелые бои, в Мурманске, на другом конце земли, тоже. Теперь Ленинград, Сталинград… Везде они…

— Немцы?

— Да.

— Кишка тонка, в Мурманске нету их. Они через море хотели обхватить, да не тут-то было. А в Севастополе тоже наткнулись… А в Сталинграде что делается? Все их главные силы и штабы ликвидированы. Большие тысячи в плен сдались — все померзшие, голодные как собаки. Всех лошадей своих поели. А ты говоришь…

— Да я-то что, побыстрее бы все кончилось…

— Кончится, кончится, терпеть только надо.

— Да уж как терпим.

— Погоди, еще как заживем, удивляться будем…

Ольга хотела сказать, что ее Георгий первое время тоже где-то на юге воевал (она поняла это по намеку в одном из писем, что, дескать, холодов там больших не бывает), но тут же решила, что этого делать не стоит, потерпит Георгий, что лучше спросить бригадира о жене — не вышло ли в конце концов с нею какой ошибки. Но и это отмела и сказала то, что больше всего трогало сердце:

— Господи, дочка нашлась, дите родное… Радость-то какая, господи! У меня вон двое, ребята. Иногда просто зла не хватает, как уродничают, приопнуться некогда, а как подумаешь, что случится…

Ольга затрясла головой, потом повернулась в сторону скрытых занавеской детей — там заскрипела качалка, завозился младший. Но сын затих, и она продолжала:

— В них и жизнь вся. Если б не они… — Ольга на полуслове вдруг всхлипнула, прижала порожний рукав накидушки к глазам.

— Вот уж зря! — Труфанов шумно задышал. — Ну что ты, право? Сама говоришь одно, а… — Он поморщился, потом, точно вспомнив, быстро потянулся за бутылкой. — Вот, давай еще выпьем, давай за все хорошее и за твоих ребят, за нас с тобой…

Ольга обмахнула глаза, отозвалась: