Нельзя сказать, чтобы неурядицы в жизни Зинаиды с Толиком она целиком связывала со своей персоной, — мол, теща в доме, и все тут. Однако чувствовала, что молодые тяготятся ею и, пусть слепо, безотчетно, жаждут своего свободного одиночества, потому и отыскала им неподалеку от себя комнатенку в каменном доме, — только бы съехали из ее развалюхи, как все чаще называли дети родной кров.
Хозяйка квартиры оказалась своим человеком, понимающим Ольгу, они и в возрасте были близком, и жизнь прожили схожую.
Но покоя дочь и там не нашла. В стороне от матери оказалось не так-то просто: всякие ложки, поварешки — и те вдруг обрели неведомое доселе значение. Да и ранний ребенок, а потом и второй — Лариска, до ужаса слабая, несъестная — как говорила Ольга об ее полнейшем равнодушии к пище, температурящая от любого ветерка. Так и пришлось Ольге жить на два дома — и у себя, и у дочери.
А потом и квартиру выхлопотали — к юбилею Победы, как детям погибшего, дали. Жить бы — помирать не надо. На первую пору Ольга и дневала, и ночевала у дочери, однако угол свой, рубленный еще дедом Павлом, свекром, — насовсем не оставила: где-то в укромье души затаилось сомнение.
Еще у себя в избе она пыталась поставить дело так, чтобы хозяйкой считалась Зинаида, — с замужества и имя-то ее переиначила, укрупнила, чтобы не по-девичьи, солиднее звучало. И деньги расходовые пробовала в ее руки передать, — для авторитета, для обретения опыта: рано или поздно все равно отделяться придется.
Но руки дочери чересчур легкими оказались, чересчур. Поначалу как бы в игрушки играла: это — на кормежку, это — за Вовку в садик, это — Толику рубашку купим, это… А деньги счет любят…
А может, и пообвыкла бы Зинаида, приспособилась, приноровилась бы к заботам дома, да зять стал куролесить. Мало раз в неделю под хмельком стал приходить. Когда Ольга чужих видела на улице в скотском виде, было противно — и все. А как свой-то да изгаляться начнет!.. Трезвый — мягкий, чистый лизоблюд с похмелья, а как снова выпьет — словно подменили. Будто порчу кто навел на малого.
— Совсем к вам переселяться, а? — точно далеким, блуждавшим где-то эхом вернулись Ольгины слова в выстланную гладким паркетом комнату.
Зинаида выпрастывала из сумки харчи: что — в холодильник, на утро, что — под руку на стол, к ужину. И Вовка уже рядом крутится, зыркает, чего бы полакомей, без жданья перехватить. На что не надо глаз у него острый, — он первый и отца увидел, когда тот, напрягая ноги, неровно двигался через двор.
— Папка идет, — сказал Вовка, вытягиваясь у подоконника. — Опять пьяный. — Он посмотрел, как оценили его весть мать и бабушка.
— Глаза бы не глядели! — Ольга подхватила Лариску и пошла с ней в дальнюю комнату. — Вот же турок завоеванный!
— Уезжай ты к Мишке! — крикнула ей вслед Зинаида. — У него ни этих вот, — она с досадой оттолкнула Вовку от творога, — ни этого нет, — кивнула она в сторону крепко затрещавшего в прихожей звонка.
…Зинаида, достав превшую под подушкой пшенную кашу-рассыпуху, готовила ужин, а Ольга, тетешкая, так и сяк развлекая внучку, напрягала слух, ловила обрывки слов, доносившихся с кухни.
Потом она не выдержала и с Лариской на руках вышла из спальни.
— Ты бы спросила, где он был! — сказала она дочери, кивая головой в сторону зятя. — А дома двое детей.
— Это не ваше дело, понятно? — пьяно откликнулся Толик. — Где был, там нет… У Вальки Архипова, понятно?
Последние слова он произнес так же задиристо и торопливо, как и первые, и Ольга подумала, что он не врет, что действительно был у своего приятеля Вальки, — жена у того и сама никогда не против составить таким вот компанию. Но оставить концевыми слова зятя она не могла.
— Конечно, не наше дело, наше дело — вот, детей твоих нянчить да горшки убирать.
Зинаида чистила картошку, порывисто откидывала со лба выпавшую из гладкого узла прядь, часто, как ребенок, шмыгала носом.
— Вот какая у вас квартира, все у вас есть, — говорила Ольга, стоя перед зятем. — Или ты неухоженный, или дети?
— Чего вам надо? — От хмеля у Толика отуманились глаза, он напрягал все лицо, разгоняя застилающую пелену. — Чего вы все время лезете? А? Чего вы…
— Тьфу! Глаза бы не глядели! — Ольга, точно флаг, вскинула на руках хныкавшую внучку и заторопилась из кухни вон.
А Зинаида, вышедшая следом, быстро скрылась в маленькой комнате и там, на Вовкином диванчике, приготовила для мужа подушку и расходное байковое одеяло.
Ольге хотелось и дочери сказать что-нибудь горькое, чтобы и ее лишний раз проняло, — уязвить как-нибудь, поддеть, пусть бы огрызнулась, показала б хоть раз характер, но она перетерпела огонь в груди.
Читать дальше