Александр Бологов - Один день солнца (сборник)

«Да, сынок, трудно ведь тебе», — этими словами и подвела тогда черту Ольга, успокоила и сына, и себя. И Саньке с Зинкой потом рассказала, как нелегко Мишке одолевать учебу, как тоскливо ему без дома и без них, но он все стерпит — он такой — и выучится всему, чему надо. И как бы наказ Мишкин передала Ольга — Саньке надо пример брать с него, а не чертогонить по вечерам, не зыкать по улицам так, что не дозовешься.

Но примера Санька не взял — не смог, а вернее сказать, не возымел охоты идти по следу набирающегося ума, а значит, копящего силы брата. С тем, что Санька — без особой натуги, словно походя, — приобретал в жизни: знания и дружбу, деньги, опыт, любовь, он так же легко расставался, не имея привычки жалеть о минувшем или остерегаться будущего.

Другие, как видела Ольга, редко шли по жизни легко, — все точно цепи следом волокли. А Санька плыл по воде, где было больше пространства, нимало не беспокоясь о мелях и водоворотах, и словно крылья не складывал никогда, хотя и набивал себе всяких синяков и шишек в безоглядном и беззаботном полете.

В детстве, бывало, по целым дням не ходил на уроки, — просиживал зайцем два-три сеанса в кино, а к сроку являлся на порог и сообщал ясные небылицы о своих школьных делах и заботах. Мать верила и не верила в его успехи, просила Мишку вникнуть в братнины домашние задания, пока сама соберется, но выдавалась ей такая возможность обычно лишь к концу учебы, когда Саньке уже зачитывали приговор — несколько предметов откладывается на осень. Но по осеням Санька отчитывался полностью, хотя и не видно было, чтобы прикасался когда к своим книжкам и уполовиненным тетрадкам.

А потом подошла очередь Зинки, — с той дело пошло еще натужнее. В школе Ольга авторитетом не пользовалась…

Санька выучился в ФЗУ на сварщика, хорошим стал специалистом, — по зарплате было видно, по его разговорам. «Знаешь, какой я сварщик? — говорил Ольге. — Знаешь какой? Во!» — и кидал кверху большой палец, присыпывал щепотью. Это когда мать принимала его заработок и удивлялась. А потом вкус к девкам почувствовал, гулял, женился — как чаю согрел, и после службы остался на Севере.

Собирался оттуда денег привезти мешок — «что хочешь, будешь делать», — а заехал из первого черноморского отпуска — на дорогу не было. Отправила Ольга и с собой дала, что. могла. Стоит Санька в модном плащике под крылом самолета, все никак не тронется с места. Потом по лесенке побежал, взобрался до верха. «Ну, ладно, все нормально…»— говорит что-то непонятное, уже и слышно плохо, потому что в стороне ревет другой самолет. «Да, сынок…»— шепчет Ольга и незаметно плачет отчего-то. А Санька трогает шейный ремешок от приемничка и кричит: «Хочешь, тебе оставлю?» Он даже шагнул было вниз, пошел, но наткнулся на руку бортпроводницы. «Куда вы?» Весы перетянуло в другую сторону, и Санька развел руками. «Боже упаси!»— машет рукой Ольга. «Новый пришлю! Новый!»— уже из дверного провала, еще громче кричит Санька…

Дочери в это время подходило к девятнадцати. Тут она совсем уже выправилась: и ростом — сколько надо для ровной девушки, и телом достаточно окрепла — чуть ли не всю работу по дому от матери переняла. Да и сказать, дел по уходе ребят оставалось — в день на легкую прогулку. К той поре только поняла Ольга, в кого у них пошла ее дочь, — в бабку Мотю, по отцовой линии.

Это верно: с лица воды не пить. Но лицо ведь и первое, что открывается в женщине, что останавливает начальное внимание. Расплылся как-то в памяти образ Георгия, но он не был дурен — это все видели, а если б еще не слабая рябота, обретенная в детстве, он был бы совсем привлекательным. Бабка Мотя, его бабушка, еще совсем молодая, узколицая и строгая, — на зависть пригожа на старинной карточке, где стоит, облокотясь на венскую спинку высокого кресла. Зинка, значит, отросла от ее корня.

Ребята были светлей, шире в кости и как-то вообще проще телом и внешностью, — это была другая порода. Тонкие линии скул и бровей, гладкие, не в пример всем Минаковым, волосы, забранные за спиной в пучок, быстрые движения — все отличало Зинку от матери и братьев. Про таких обычно говорят — от другого отца или, еще занятней, — не в мать, не в отца, а в прохожего молодца. Эту выкладку соседских и заводских глаз Зинка знала еще в малолетстве, но оценила много позже, когда начала жить своим умом.

Когда стало ясно, что со школой дочери не сладить, Ольга стала подыскивать ей место на заводе, поближе к себе, к глазу. Сама учетчица — так и прижилась на этом месте с той поры, как донашивала Зинку, — Ольга знала про все специальности и своего, и соседних цехов, но нигде не видела подходящего для дочери занятия.