Александр Бологов - Один день солнца (сборник)

Мерзли больше всего коленки, полы защищали плохо, а штаны на крепких морозах совсем не держали тепло. Костька отворачивался от ветра и тер их сквозь материю руками, ноги саднили, но не согревались. Чтобы снег не попадал в сапоги, штаны были выбраны поверх и перевязаны у щиколоток бечевками, это было просто и здорово, так делали все, если надо было идти по снегу.

Наст был жестким — в минувшие дни солнце успело прихватить уплотнившуюся поверхность, спаяло корку, идти по ней было нетрудно. Но кое-где поземка намела свежие складки, на них и сбивались ноги с ровного шага.

В Насыпном тупике стоял товарный состав, Вовка к нему и привел Костьку. Накануне вечером, когда мать, выменяв на базаре соли, нажарила целую сковородку легкого и удалось почти досыта наесться, они проговорили за печкой до полночи. Вовка рассказал об этом загнанном в тупик товарняке, к которому ему днем не удалось подойти, — на дороге, невидимые издалека, стояли охранники. Перед войной они с Костькой и сюда, конечно, захаживали, носились по проросшим полынью штабелям старых шпал, вытянувшимся вдоль крайней ветки. Рядом на насыпи стеной стояли посадки боярышника, а за ними уже лежали деревенские поля.

Было похоже, что состав пригнали под разгрузку, широкая полоса свободного места позволяла опорожнять все вагоны сразу, по всей длине эшелона, об этом и говорил Вовка ночью, подговаривая Костьку снова, уже вдвоем, отправиться к тупику. Что бы там ни было в теплушках, все равно после разгрузки что-нибудь остается: щепки, крепежные клинья, веревки, проволока. Было, что и ящики оставались, и бочки деревянные пустые, и плетеные корзины… Однако что-то пугало Вовку, и сам не мог понять что, и он предложил подойти к тупику со стороны посадок, чтобы никто не мог заметить.

Продираясь сквозь густые голые ветки боярышника, они услышали доносившийся со стороны тупика сильный шум мотора, словно буксовала или шла перегруженной большая машина. Но вот открылся и состав, он оказался совсем близко и с бугра был виден как на ладони.

У крайнего вагона вплотную к отодвинутой двери стоял фургон. В щель между ним и теплушкой один за другим протиснулись несколько человек в грязных, без ремней и хлястиков шинелях и с кое-как покрытыми головами. У одного из них ее закрывала развернутая и натянутая до самых щек пилотка, у другого — шапка с оторванным козырьком. Мелькнула и голова, обмотанная цветной тряпкой.

— Пленные!..

— Ага! — Вовка засопел и, чтобы лучше видеть, осторожно продвинулся вперед, не сводя глаз с грузовика.

Пленных привезли на другой машине, тоже крытой, с тремя парами высоких колес, она отъехала в сторону, пробороздив в снегу глубокую колею. Несколько солдат с автоматами стояли полукругом у открытого вагона. Слов оттуда почти не было слышно, немцы говорили вполголоса, жестами показывая пленным, что надо делать. Чуть поодаль, на дороге, ведущей к тупику, виднелся мотоцикл с коляской.

— Может, снаряды или что-нибудь такое? — еле слышно, в рукав, прошептал Костька. Он обернулся к Вовке — А?

Тот пожал плечами. Пленные скрылись в теплушке, некоторое время оттуда не доносилось ни звука. Потом нетерпеливо крикнул что-то офицер, стоявший у заднего борта грузовика и со стороны заглядывавший в дверной проем. Через несколько секунд там послышалась какая-то возня, шаркающий переступ ног, немец сделал шаг назад и, подав голос, махнул рукой. О дно грузовика глухо стукнулся невидимый тяжелый предмет. Слышно было, как в кузов ступил кто-то — не один — из вагона, как потащили по железному днищу сброшенный туда груз.

— Ящики? — не веря в то, что говорит, опять прошептал Костька.

— Не ящики.

— Мешки?

— Тихо!.. Убери макушку!.. — Вовка в первый раз повернулся к Костьке лицом, глаза его сузились и, казалось, остекленели.

— Сам убери… — Костька отозвался с обидой, но все-таки пригнулся и тоже прищурился, чтобы яснее видеть то, что происходило около товарняка.

Выгрузка продолжалась. Офицер уже перестал подавать команды — пленные справлялись с делом самостоятельно, — лишь изредка заглядывал с тыла под тент и бросал короткие реплики. Неожиданно он отпрянул в сторону — под сдавленный стон кого-то из военнопленных между краем вагонной площадки и откинутым бортом фургона что-то шмякнулось наземь. Немец недовольно забормотал и, поддерживая на поясе кобуру, заглянул под колеса, шевельнулись стоявшие редкой цепью охранники.

Офицер выпрямился и махнул шоферу — подать вперед. Заработал мотор, машина медленно двинулась от вагона, — на примятом снегу головою к рельсу лежал человек. Труп. На нем было нижнее белье — кальсоны и рубаха, тесемки на вытянутых закоченевших ногах были завязаны, пятен крови не было видно. Из вагона — нутро его не просматривалось — на землю неловко спрыгнули трое пленных, один из них завалился, боком коснувшись мертвого, с трудом, встав на четвереньки, поднялся на нетвердые ноги, товарищи молча смотрели на него. Потом — под мышки, за ноги, один за пояс — подняли лежавшее на снегу тело и понесли к фургону.