Ирвин Уэлш - Экстази

— Да иду обратно к тебе. Звонила Соло, он хотел, чтобы я кое-что ему принесла. Да ты нажратый!

— Ну, немного да.

— Спидболов достал? Я молча взглянул на нее.

— Не-ет… еще с человечком не встречался. Наткнулся тут на одного. — Вдруг на меня напал внезапный ужас. — А где Жертва?

— У тебя.

— Черт!

— В чем дело?

— У нее же булемия! Она ведь сожрет мои запасы! Зачем ты оставила ее там одну!

Мы поспешили ко мне, где Жертва уже сожрала и выблевала три кочна цветной капусты — все, что я припас для супа миссис Маккензи.

Мне пришлось идти к азиатам за дорогими и уже несвежими ингредиентами — но ладно, они меня иногда здорово выручали с алкашкой, — и потом я целую вечность полупьяный готовил этот суп. У Сучки было несколько бумажек с кислотой, которыми она расплатилась со мной вместо налички, которую мне задолжала.

— Поосторожней с этим, Ллойд, вещь что надо.

Она немного поигралась с деками в наушниках. Должен признать, Злобная Сучка не так уж плоха, похоже, у нее имеются способности. Я заметил, что в пупке у нее кольцо, которое выглядывало из-под короткой майки.

— Клевое колечко, — прокричал я ей, она подняла в ответ на это оба пальца вверх и слегка станцевала со странной, уродской улыбкой. Если бы в голливудском отделе спецэффектов могли воспроизвести эту гримасу, многие бы там смогли на этом подняться.

Жертва сидела и рыдала перед телевизором. Она курила не останавливаясь. Единственное, что я от нее услышал, было:

— Сигареты есть, Ллойд… — однотонным, хриплым голосом.

В конце концов они ушли, и я отнес кастрюльку миссис Маккензи. Я собирался на выходные в Глазго встретиться с дружками. Я ожидал этой поездки с нетерпением, уж слишком меня достал Эдинбург. Вот только я обещал своему дружку Друзи, что помогу ему завтра утром, мне, конечно, здорово не хотелось, но это будет работенка за наличные, а мне нужны денежки на выходные.

Счастливые семейства.

Мы с Хью и мои папа и мама. Хью с папой говорят о политике. Отец защищает государственное здравоохранение, а Хью заявляет, что нам нужно:

— …общество, построенное на персональной ответственности каждого. У людей должен быть выбор, где им лечиться и какое образование получать.

— Знакомая софистика консерваторов, — замечает папа.

— А по-моему, нам всем пора посмотреть в лицо реальности: социализм старого толка, как мы представляли его раньше, давно уже почил в бозе. Сейчас необходимо примирить людей с противоположными интересами, признавая их различия; взять самое лучшее из левых и правых идеологий.

— Тем не менее, боюсь, я все равно останусь с лейбористами…

— Да и я тоже, и всегда их поддерживал.

— Только ты, Хью, — новый лейборист, — вступаю я в спор. Мама бросает на меня неодобрительный взгляд. Хью ошарашен:

— Как это?

— Да, ты — новый лейборист. Как Тони Блэр. Что одно и то же с консерваторами. Хотя Мэйджор, возможно, был даже левее Блэра. А он — просто более ядовитая версия Майкла Портилло [прим.15] Майкл Портилло — британский политик, консерватор, один из кандидатов в премьер-министры. , и именно поэтому он пойдет гораздо дальше.

— По-моему, Хедер, все это не совсем так просто, — отвечает Хью.

— А по-моему, нет. Что лейбористы предлагают рабочему классу в случае своего возвращения? Ничегошеньки.

— Хедер… — утомленным голосом начинает Хью.

— Думаю, что все равно проголосую за лейбористов, — говорит отец.

— Сейчас что они, что тори — никакой разницы, — заявляю я им всем.

Хью смотрит на мать, слегка закатывая глаза, словно извиняясь за мое поведение. Мы молчаливо соглашаемся сменить тему, и отец подытоживает:

— А что, разве было бы лучше, если бы у нас было одно мнение на всех?

Остаток вечера проходит без приключений. В машине по дороге домой Хью оборачивается ко мне:

— Кто-то сегодня выступал с большевистской прямотой.

— Я всего лишь сказала, что думаю. Что, нужно из этого целую историю раздувать?

— Я лично никакой истории не раздувал. А вот ты — да. Зачем было вести себя так агрессивно?

— Я не вела себя агрессивно.

— Разве что чуточку, моя сладкая, — качает он головой с улыбкой. Сейчас Хью так похож на пай-мальчика, и я готова убить его за ужасную нежность, которая пробуждается во мне вопреки всему.

— Ну ты и телка, крошка, — произносит он голосом гангстера-американца, хватая меня за колено. Внутри у меня все содрогается, и я рада, что вся нежность куда-то улетучилась.