Наталья Арбузова - Поскрёбыши

Вдруг гром с ясного неба: Нугуманов уходит. Уезжает в Баш-кор-то-стан. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Стоит просветленная осень. Тонкие пласты тумана перемежаются с бирюзовыми полосками чистого неба. Я думаю так: в Башкирии сохранилось по крайней мере одно незамутненное озеро, и с него поднялись дикие гуси. Возвестили криком об отлете и подались к югу. А нам прислали начальником та-акую сволочь, что пришлось разбегаться врассыпную. Прощай, бедный событиями обеденный роман. Здравствуй, бестолковщина неизведанного казенного дома. М-да. Мириться легче со знакомым злом. Здравствуй, еще один начальничек, если Господь попустит здравствовать такого подлеца. Пребудь со мной, память о нехристе-бессребренике Нугуманове. У него были и, надеюсь, остались глаза поэта-примитивиста. Любите его, облака в небе и утки в камышах. И нефть под землей, раз без этого нельзя.

Село солнце за рекой, за приемный за покой.

Приходите, санитары, посмотрите – я какой.

Народное

«Знаете что, - сказала Маринка, - психиатр не должен привязывать к себе пациента. Ни в коем случае. А то тут одна старая врачиха померла, и за ней человек пятьдесят психов. Она их много лет держала на телефонных разговорах. Сильная была тетка. Однако ж сделала самую распространенную профессиональную ошибку. О таких вещах на первом курсе предупреждают». Мне было нечего возразить Маринке.

Когда Тоня Досифеева пришла к нам на работу, ее муж как раз был в Кащенке. Не по диссидентскому делу, нет. Ах, какой у него был лечащий врач, Михаил Черняев! Интеллигент принял в свои медицинские объятья интеллигента. Красавец улыбался красавцу мягкой улыбкой. Но Валентин Досифеев при всех своих фобиях оказался кремешок и навстречу медику не раскрылся. Психиатр вроде следователя. Мягко стелет, да жестко спать. Со следователем Валентин на своем интеллигентском веку дело поимел. На крючок попалась другая рыбка. В клетку по доброй воле залетела другая птичка.

«Не будьте так прямолинейны, Наталья Ильинична, - замечает Маринка. – Не спешите поскорей всё рассказать читателю. Не надо так, в лоб и в лоб. Зайдите с фланга. Поэт издалека заводит речь». Маринка у меня теперь будет вроде диктора Ватсона. Можно валить на нее, как на мертвую, любую стороннюю пришедшую мне мысль. Станем работать в режиме диалога. Сама напросилась ко мне в мастерскую краски тереть. Теперь мы вдвоем в этих стенах – очень уютно. Начну всё время поминать ее, как Стерн свою Дженни, к месту и не к месту.

Ну вот, Валентин выписался. Уже даже играл в спектакле, где его в конце убивают, и ничего. Антонина всё ходит в Кащенку. Сначала придумывала какие-то поводы консультироваться с Михаилом, что де можно Валентину и чего нельзя. Потом пошла клепать на мужа – мол, ему стало хуже. Тьфу, тьфу, неправда. Я у них была – с Валентином всё в порядке. Господи, как это Михаил сразу не понял… ведь все симптомы. Больны оба, жена гораздо серьезнее. Эти мутные глаза – ох, нехорошо. Надо было в самом начале поставить экран. Теперь поздно. Вон она ждет его на дорожке, не даст пройти. Вчера уж оставила все уловки – Михаил их на голову разбил. Доктор Черняев, круто развернувшись, спасается в здании. Находит ключ, отпирает заднюю дверь, и через лопухи – к дыре в заборе. Благодаренье Богу, сильный псих Ломошеев опять разогнул прутья и утек в ларек. Завтра заделают перемычкой Надо думать, как жить дальше. До дому доехал без приключений. Но скоро начал трезвонить телефон. Поднимешь трубку – молчат. Господи, он же дал Валентину номер. Развесил уши – актер, интересно, уже начались билеты в театр. Теперь непонятно – как расхлебывать.

За полночь Михаил встал, томимый дурным предчувствием. Выглянул – в свете фонаря маячила женская фигура, высоко заколотые светлые волосы. Сон ушел. Откуда адрес? За эти несколько часов – кто? И опять сообразил. Позавчера, когда она стояла в его кабинете, как целая толпа вакханок, ждущая первого крика – тогда на столе лежало письмо из Киева, от матери. Взял из дому, не успел прочесть. Олух Царя небесного. Запомнила наизусть цепкой памятью безумицы. Всё, кранты. Звонить Валентину – только сталкивать его снова в болезнь. Это безумный, безумный, безумный мир. И он позвонил своей завотделением. Разбудил. Ругалась, но признала, что проблема есть. Сказала – утро вечера мудреней. Утром возле дома пикета не было, зато был у ворот больницы. Черняев пролез в дыру и, облепленный репьями, пошел к завхозу просить ключи от въездных ворот. Запасные были, дал. Ворота чуть в стороне. Пока обошлось. Сам не очень здоровый, больничный рабочий Вася Королев заваривает решетку, а психи стоят в отдаленье, и слышится тихое – эх… Там, в вольере, выгуливают беспокойных, их беспокоит солнце. Не дай мне Бог сойти с ума – нет, лучше посох и сума. Ну что ж, всё это очень реально, и тот исход, и другой.