Ибрагим Аль-Куни - Бесы пустыни

Приговор удивил аристократию. Ночью султан направил к нему посланца, доведшего до его сведения намерение группы вельмож расправиться с ним и зарезать. Посланец передал, что над его жизнью нависла опасность и он не видит иного пути препятствовать злу, кроме того, чтобы тот тотчас же покинул Шанкыт и ушел в Сахару.

Он сбежал в ту же ночь.

В долгих скитаниях по великой пустыне он тщился сломать заклятие, проникнуть в тайну проклятия. Вспоминал свое злосчастное детство и попытки воспользоваться добрыми наставлениями своего высокочтимого наставника, который сказал ему однажды: «Если ты не в силах понять, в чем дело, поищи толкований его в своем детстве». Что в его детстве заслуживает поиска и сопоставления, что подходит такому проклятому преследованию? Что там есть в его детстве, кроме тягот да крови, да племенной борьбы? Межплеменная борьба есть причина его осиротения и его несчастья, в результате которого он ребенком лишился отца, не достигнув и шести лет от роду. Это еще один удар, которого он ни за что не забудет. На их становище налетело враждебное племя в отместку за старые счеты. Мужчин поубивали, женщин пленили. Мать его была молодой в ту пору. Убийцы вели их как скот в сторону поселения этого враждебного племени. Оставили всех на пустыре, принялись делить добычу и трофеи, бросая жребий.

Мать его досталась в удел знатного мужа, приходившегося родственником, да еще довольно близким, шейху племени. На ночь, следовавшую за дележкой, мать накормила его сытным ужином, приготовила ему теплую постель в шатре, специально воздвигнутой тем мужчиной. В сердце ночи проснулся он в ужасе. Его разбудила драка. Мать плакала неподалеку от опорного шеста, а дикий муж навалился ей на плечи с кожаным ремнем. Он вскрикнул и бросился в объятия матери, но мужчина не переставал хлестать ее ударами ремня.

Наутро дикарь уступил ее своему родичу, вождю племени. Он тогда перебрался жить в новый шатер, который воздвиг для матери с сыном вождь. Спустя менее года вождь тоже отступился от нее, а может — развелся, и она перешла в дар следующему мужчине, старику, жившему далеко от палаточного поселения племени на пастбищах.

Он сейчас не был в состоянии вспомнить свою мать, иначе как несчастной, плачущей, отчаявшейся во всем, терпящей жестокое обращение со стороны чужих мужчин. Он тогда возненавидел насилие и принял решение завладеть управлением весами, высоко поднять планку справедливости в жизни.

Он учился Корану из уст факихов, выслушивал занятия богословием и правом в оазисах.

Ему содействовал его мудрый учитель, и основы судейского производства он изучал в Марракеше. В Шанкыт он вернулся, чтобы заниматься небесной профессией. Так что, в преследовании притеснителя и восстановлении справедливости есть что-нибудь такое, что раздражает богов или испытывает судьбу.

Привратник дозволил ему войти.

Султан не поднялся, чтобы приветствовать его. Он пожал ему руку, не сдвинувшись с места, сохраняя прежнюю позу. Справа от султана восседал почтенный шейх-старик. По его жестам, взгляду и живой мимике кади опознал в нем одного из купцов. Султан усадил гостя рядом на коврик и произнес с загадочной интонацией в голосе:

— Дошли до меня слухи с площади, в том числе и о казни имама. Он обменялся взглядом со своим гостем-купцом и добавил:

— Дошли до меня также и твои жестокие приговоры!

— Жестокие? — удивленно проговорил Баба.

Тот еще раз обменялся взглядом с гостем. Потом продолжал в скрытой и напряженной манере:

Я не могу именовать их милосердными во всяком случае, поскольку не знаю приговора, который по жестокости мог бы превысить усечение главы!

Нервный смешок слетел с уст почтенного шейха. Баба бросил на него полный ненависти взгляд. Чутьем судьи он ощутил, как затягивается на нем интрига. Он решил защищаться:

— Око за око…

Султан с отвращением оборвал его:

— Знаю. Знаю. Око за око и зуб за зуб. Знаю тоже, что убийцу необходимо жизни лишить по шариату небесному и по праву земному. Однако ответь мне на один вопрос: что бы ты ответил, если бы разрубил шею несчастному дервишу? Что бы ты сделал со своей совестью, которая воспевает победу справедливости, если бы бедный глашатай наш не вмешался и не предупредил тебя не проливать кровь чистой души? Ответь на мой вопрос.

Баба замолк. Воцарилось молчание. Султан заговорил вновь:

— Что, не спешил к тебе тот же глашатай с просьбой повременить сорок дней? Или старик Бекка не вмешался, не просил для дервиша отсрочки и милости, отказаться от этих отвратительных принципов? Ты что, не знаешь, что несчастный глашатай нарушил ради всего лечебное заклятие и был поражен слепотой вторично? О чем тебе тут говорит твоя совесть судьи?