Array Журнал «Наш современник» - Наш Современник, 2005 № 05

Николай Сергеевич Кондрашов не только главный герой повести, но и жизненно положительный герой, что редкость для современной литературы. Он был избран командиром не потому, что кадровый (по званию лишь «старлей»), а «по старинному русскому обычаю»: «за рост, за кулачищи, за голос подобающий да за природную хмурость физиономии». По «фиагностике» он из самых что ни есть пролетариев: «…силища в руках была наследственная…ото всей его по мужской линии пролетарской родовы»; по материнской линии из крестьян: «Женщины же по третьему поколению из деревень краденные. Обычай»; но по комплекции — «кавалергард». Отменная сила и мужественная породистость — внешние черты, необходимые для лидера.

Но «в нынешней нашей поганой обстановке», считает Бородин, для командира «в самый раз» то, что Николай Сергеевич — «просто хороший человек», редкий «промеж нас всяких». (Среди нынешнего высшего эшелона власти редкость редкостная!)

Кто они — всякие? В повести представлен до боли знакомый точный срез нашего «гражданского» общества: капитан Никитин, заместитель командира, слетевший с военных верхов, с позорным ранением пониже спины; «ежата», «десяток энкавэдэшников из напрочь разбитого батальона» во главе с политруком Валькой Зотовым, «молодые, сплошь идейные», гибель своего отряда и всех командиров переживающие надсадно; «партийцы», скрывающие перед лицом врага свои убеждения («хрен с ними, какие партийцы в такой болотной дыре»); бывший зэк Ковальчук, пострадавший и за батьку Махно, и «за язык свой проклятый», воюющий и за волю, и за правду; «мальчишки-полицаи», возомнившие себя партизанами, на своих же односельчан чуть что вскидывающие винтовку, а «у самих пауки на рукавах»; староста Корнеев — «немецкий холуй», из бывших владельцев усадьбы, скрытой в болотах «временем и хвоей», приехавший сюда не мстить, а «дохнуть воздухом вотчины»…

Одно слово, неутешительный вывод Бородина: «Бардак!», а не «гражданское» общество. И у каждого из них — «своя» правда, точнее, оправдание бездействия. Партизаны местному населению ситуацию объясняют, что «они — резерв Красной Армии, что они готовы и головы положить, как время придет, а придет оно скоро…». Политрук Зотов врет, «как по бумажке читает», что «мнение есть такое — вообще всю заболотную зону объявить партизанской территорией и восстановить здесь по новой советскую власть, а фашистам отрезать все подходы…». Староста свою правду говорит, что «сверху — что на ладошке, один самолетик за час испепелит…».

Этому громкоголосому «гражданскому» обществу противостоит в повести народ, для которого все эти борцы за народное дело, отсиживающиеся в «заболотье», — «дармоеды»: «Народ бурчал. О чем бурчал, не понять. Но не в пользу». У народа «своя» правда — выжить во вражеском окружении: «Отсекли нас немцы от району. Спички, соль, керосин, мука — где возьмешь теперь — тока у немцев. Вся деревня обоз ждет…».

Еще один важный вопрос нашего «недюжного» времени поднимает в повести Бородин: как и чем выживает испокон века русский народ в экстремальных условиях нашей исторической действительности?

Директор школы Митрофаныч, которого в обеих деревнях уважают, продолжает учить детей: «В классах хором читали стихи Пушкина и Некрасова, а Митрофаныч рассказывал про походы Антанты и про товарища Сталина, всякий раз загонявшего Антанту в гроб». Показательна в повести драматическая история с портретами вождей в школе, когда директор заменил Ворошилова на Гитлера, с криком доказывая воинственным «полицайчикам», что ему «плевать», под чьими портретами учить детей, главное — учить добру.

Деревенская девка Зинаида (единственный добротно выписанный женский образ в повести), что «породы родильной» в полном соответствии с «тутошными» деревенскими запросами, но «рожей не вышла», и потому замуж не берут, на войне нашла свое бабье счастье в образе партизанского командира и призвание «врачихи»: болезных и подраненных выхаживает, что детей малых.

Образ Зинаиды — олицетворение в повести на вид неприглядной и неприкаянной, многострадальной крестьянской России, родильной, кормящей и исцеляющей всех: «А рожа словно из одних мускулов — вся буграми. Это она так душой плачет, потому что глазами плакать не умеет».

У жителей «нетипичной» деревни Заболотка* есть свой особо ценный дар природы: «Заболотный мед — он не как всякий. По легенде, где-то посредь болот, куда человеку путь заказан, поляны с дивными цветами, там-де пчелы и набираются особого нектару, отчего и вкус, запах местного меда особый, и не просто особый, но особо целительный». Это самая загадочная по смыслу метафора в повести. Что это? Русская духовность, культура? Или что-то более существенное, чем уже столько лет экономически выживает наше государство? Нефть, газ и другие природные богатства? «Заболотный мед» — некая собирательная, вечная сущность русской жизни, на которой она зиждется, — и духовное, и материальное воплощение национальной идеи. В нем тайна столетнего умения мужика выживать. «Заболотный мед» помогает выжить деревне при любой власти, «договориться» и «смазать» ее: «А что им надо… Ну, мед первей прочего».