Array Журнал «Наш современник» - Наш Современник, 2005 № 05

— Не беру в руки ружья, не могу…

— Тогда садитесь за руль…

— Водить машину тоже не могу…

Так и не состоялась у нас с ним охота. Позже он рассказал, почему не притрагивается к ружью. Много лет назад он охотился с Михаилом Александровичем в окрестностях Вёшенской, и ему удалось подстрелить вальдшнепа. Взял его в руки Михаил Александрович и шутливо воскликнул:

— Да у него же твои глаза, Юрий Борисыч!

— Я посмотрел на птицу, — говорил Лукин, — а у нее еще не остывший глаз такой грустный, такой печальный — не по себе мне стало. С тех пор не могу охотиться…

Удивительно звучит, правда? Особенно если знаешь, что рассказчик ушел на войну с московским народным ополчением, повидал и не таких смертей…

Было уже совсем темно, когда вдали показались огни автомашины. Охотники возвращались с неближнего жнивья (бывает, за двадцать-тридцать километров уезжают), где по утренним и вечерним зорям жирует перелетная дичь. «Газик»-вездеход остановился, и из кабины легко выпрыгнул Михаил Александрович. Был он в меховой куртке, стеганых брюках защитного цвета и знакомой пыжиковой шапке, видавшей виды. За плечом — двустволка. Увидел Лукина, обрадовался. Старые друзья обнялись. Лукин поздравляет писателя.

— Спасибо, спасибо… Ну, как добрался, дорогой мой Юр-Бор?! — так дружески-шутливо называет Шолохов Юрия Борисовича.

— Да ничего, — отвечает Лукин. — Правда, было заблудился, в Гурьев пролетел… Вас не так просто найти в здешних просторах. А как охота?

Мария Петровна достает из машины большую серокрылую птицу.

— Вот сегодняшний трофей Михаила Александровича! Первая казарка в этом сезоне. — Одета Мария Петровна тоже в куртку и стеганые брюки, на ногах яловые сапоги. — Наиболее удачлив у нас Саша, сын старший. Он уже и кабана добыл. Он у нас ох и проворный!

— Не перехвали, мама, — скромно отзывается Александр, в сторонке разговаривающий о чем-то с Юговым и зятем Шолоховых Александром Максимовичем, мужем старшей дочери Светланы.

— Милости прошу в наши хоромы! — с галантной шутливостью приглашает Михаил Александрович в палатку.

За стенами палатки гуляет холодный ветер, качает ее, а внутри гудит труба, жарко пышет раскрасневшаяся, довольная печурка, вокруг раскладного стола идут веселые воспоминания, рассказываются забавные истории, то есть как всегда у Шолоховых. И я снова и снова удивляюсь шолоховскому мастерству устного рассказчика, неистощимости его остроумия. Неудивительно, что в шолоховских книгах живут сотни самых разнообразных героев, но нет среди них серых и скучных. Вспоминая о пребывании в ГДР, он говорит:

— Когда там гостил Анастас Иванович Микоян, то немецкие товарищи подарили ему маленькую лошадку пони. «Что же я с ней буду делать?» — спросил Анастас Иванович. Тогда находчивый немецкий комсомолец шутит: «Товарищ Микоян, вы — Председатель Президиума Верховного Совета… Как же вы управляете огромной страной, если не знаете, что делать с маленьким пони?!» Такому «удивлению» больше всех, конечно, смеялся Анастас Иванович. Пони живет сейчас в Московском зоопарке… Казахские писатели подарили к моему шестидесятилетию белого верблюжонка, он где-то здесь, в степях, пасется. Что же мне с ним делать, если братья-писатели настоят взять?..

О Нобелевской премии, об интервью для газеты — ни слова за весь вечер. Главный разговор, ради которого прилетел корреспондент «Правды», оставлен на завтра.

Обычно Михаил Александрович ложится отдыхать рано, зато и встает всегда прежде всех, но когда у него желанные гости, он допускает исключения. Так было и сегодня. Однако он делает оговорку: подъем — как всегда. А это — когда рассветная зорька блекло, нерешительно забрезжит на степном, будто циркулем отчерченном горизонте.

В палатке тесно, и я предлагаю Юрию Борисовичу ложиться со мной в машине. Представляю, каково было настроиться на этот ночлег в осенней степи с пронизывающим ледяным ветром москвичу, может быть, впервые попавшему в такую обстановку. Утешаю его и себя тем, что обещаю среди ночи прогревать двигатель и включать отопление. Шолоховы мой вариант одобряют. Мария Петровна дает нам ватное одеяло, мягкий теплый плед и большущий овчинный тулуп.

Перед сном выходим послушать тишину огромной ночной степи. Но эта тишина обманчива. Вот резко прошелся по камышам ветер и примолк где-то у кромки берега. По звездам над нашими головами пробежала легкая тень, и с высоты упали голоса пролетающей стаи казарок, слышатся упругие взмахи сильных крыл. Где-то с плеса их гортанно окликнули другие птицы, казарки отозвались и вскоре шумно упали на воду, загоготали, заговорили одновременно, перебивая друг дружку, и стихли. С какой-то надсадной очумелостью закрякала кряква, ей-богу, вульгарный, заполошный у нее голос, особенно в ночной тиши. Потом невдалеке потявкал обиженный чем-то корсак. Вновь оживает, вздыхает по ненайденному или несбыточному ветер-отшельник и треплет у наших ног низкорослую полынь, от которой чуть внятно исходит запах минувшего горячего лета. Из железной трубы над палаткой вырываются и, кажется, смешиваются со звездами искры. Вкусно попахивает древесным дымком, его перебивает сигаретный дым.