Чарльз Сноу - Коридоры власти

Они ошибались. Я смотрел на Дугласа, и меня обуревала острая жалость и слепой гнев. Его лицо изменилось за время болезни Мэри; менялось на глазах. Так бывает с людьми, которые не в меру молодо выглядят: однажды возраст настигает их, процесс движется семимильными шагами, мысль не поспевает за процессом. Дуглас слишком долго не знал возрастных изменений, совсем как Дориан Грей (более ни в чем он на этого персонажа не похож), и так же враз осунулся.

Маргарет навещала его жену трижды в неделю. Врачи не запретили Мэри курить, но сигарету ей надо было вкладывать в рот, как ложку, и вовремя отнимать, чтобы она выдохнула дым.

— Интересно, до каких пределов распространится мой паралич? — произнесла Мэри, сладко затянувшись, и Маргарет стало не по себе от этой деланной бодрости.

Дуглас заходил к нам, если не мог больше выносить ни пустой дом, ни людный клуб. Однажды с горькой, беззащитной прямотой признался, что в сутках двух часов не наберется, когда он не думал бы, как Мэри лежит одна, обреченная, обездвиженная, в то время как он, Дуглас, — хозяин своего тела.

Но сейчас мои мысли были далеки от его несчастья.

— Что тебе известно о последнем выпаде против Квейфа? — спросил я.

— Каком еще выпаде?

— Ты ведь в курсе, что они набрасываются на всякого, кто хоть как-то связан с Квейфом? Последняя мишень — Уолтер Люк…

— Не бывает войны без убитых и раненых, — заметил Дуглас.

— Полагаю, ты понимаешь, что эти люди пользуются твоей поддержкой? — процедил я.

— Ты на что намекаешь? — Дуглас окаменел. Он был взбешен не меньше моего; особенно его задело, что раньше я обиняками не говорил.

— На то, что твое несогласие с Квейфом всем известно.

— Бред.

— Ты это мне говоришь?

— Тебе. И рассчитываю, что ты веришь.

— Во что я должен верить?

— Послушай, — произнес Дуглас. — Ты считаешь, у тебя есть право на личное мнение. Смею заметить, не такое уж и личное. Так вот, у меня тоже есть это право. Я из своего мнения тайны не делал и не делаю. В том числе и перед моим министром. Я считаю, он не прав, и ему это отлично известно. А больше — никому, кроме тебя, Льюис, и пары-тройки человек, которым я доверяю.

— Твое мнение еще много кому известно.

— Думаешь, я за это ответственность несу?

— Смотря что ты разумеешь под словом «ответственность».

Дуглас побагровел.

— Будем рассуждать здраво. Если мой министр победит на выборах, я для него в лепешку расшибусь. Конечно, мне тогда придется проводить политический курс, в разумность которого я не верю. Что ж, я раньше такое делал — смогу и теперь. Постараюсь, чтобы политика стала эффективной. Без ложной скромности заявляю: справлюсь не хуже всякого другого.

Дуглас не лукавил и не преувеличивал.

— Только ты думаешь, он не победит? — спросил я.

— А твое какое мнение?

Взгляд его стал холодным, оценивающим. Чиновникам, что продолжали сновать мимо, казалось, наверное, что мы договариваемся о перемирии, прикидываем, какие уступки не заденут гордости сторон.

— Зато ты уж постарался, чтобы победа досталась ему с кровью, — не выдержал я.

— Я из своих шагов тайны не делал.

— А ты неплохо умеешь петь в унисон — получше многих.

— Не понимаю.

— Ты просек, что твоя линия по нраву изрядному количеству влиятельных особ. Что именно такого поведения они от тебя и ждут. Большинство этих особ отнюдь не хотят, чтобы Роджер Квейф преуспел. Верно я говорю?

— Пожалуй, — с непонятным безразличием отвечал Дуглас.

— Поражение Квейфа тебе зачтется, так ведь? На руку сыграет. По карьерной лестнице продвинет.

Глаза у Дугласа были пустые. Вдруг тоном довольно дружелюбным он произнес:

— Ты упускаешь одну деталь. Ты с самого начала знал, что у меня свое мнение о политике Квейфа. Иными словами, я не приспособленец.

Я вынужден был согласиться: нет, не приспособленец.

И тут же, позабыв, что слышал уже подобное обвинение от Кейва (в адрес Роджера), процедил:

— Ты не приспособленец, нет. Только ты знал: ни одно твое действие — или бездействие — не затормозит твою карьеру. Знал ведь?

Его улыбка — не дружеская, но все-таки искренняя — потрясла меня, взбешенного.

— Тем, кого подобные соображения донимают, вообще ни за что браться не стоит.

Дуглас взглянул на часы и сухо, деловито произнес:

— Видишь, из-за тебя я опаздываю.

И пошел по коридору со стремительным достоинством: голова вперед, бумаги под мышкой, мысли — далеко.